Леди вернулась. Случится что-то плохое. Они напуганы. Дым охраняет их, ждет Люцивара. Люцивар наконец пришел. Он человек. Он поможет Леди.
Люцивар стряхнул с себя обезумевших животных и быстрым шагом направился к хижине. Они не сказали, что Джанелль ранена, значит, в этом смысле с ней все в порядке. Но скоро случится что-то плохое… Настолько плохое, что они боялись войти в хижину и приблизиться к ней.
Люцивар вспомнил, как обеспокоенно прижал уши Дым, когда Джанелль сказала, что должна уйти на несколько дней.
Что-то плохое. Нечто, что может исправить только человек.
Он искренне надеялся, что в этом четвероногие Братья не ошиблись.
Люцивар открыл дверь хижины и мгновенно понял, почему волки так перепугались.
Она сидела в кресле-качалке перед камином, глядя в пустоту перед собой.
Ментальная боль, разлитая по комнате, вонзилась в сердце кинжалом. Мысленный щит вокруг ее сознания и тела казался обманчиво непрочным, его не составило бы особого труда отвести в сторону – как паутину. Однако под этой пассивностью и неподвижностью таилось нечто такое, что, обрети оно свободу, обрушилось бы на смельчака со страшной силой.
Сложив крылья, Люцивар осторожно обошел ментальный щит по кругу и встал перед девушкой.
Черный Камень на ее груди горел смертельным огнем.
Люцивар задрожал, не зная, боится за себя или за нее. Он закрыл глаза и поспешно поклялся Тьме, что сделает все, чтобы его не вырвало на месте.
Прожив в Террилле большую часть жизни, Люцивар научился узнавать взгляд людей, только что прошедших через пытку. Он не думал, что Джанелль пострадала физически, однако имелись и более тонкие методы воздействия, которые при этом оказывались ничуть не менее разрушительными. Было очевидно, что ее тело заплатило ужасную цену за события последних четырех дней. Вес, который девушка успела набрать за месяц, исчез, словно его и не было, – вместе с мышцами, успевшими появиться во время их совместных тренировок. Кожа на лице снова обтянула кости и казалась очень хрупкой, словно могла прорваться от первого же движения. А глаза…
Он не мог вынести то, что прочел в ее взгляде.
Джанелль сидела на месте, истекая кровью от глубокой душевной раны, и он не знал, чем ей помочь, не знал, можно ли сделать хоть что-то, чтобы облегчить страдания своей Леди.
– Кошка? – тихо позвал он. – Кошка?
Он ощутил всплеск отвращения, когда Джанелль наконец подняла на него глаза, прочел сменяющие друг друга чувства в этих призрачных, древних, бездонных глазах.
Джанелль моргнула. С силой прикусила нижнюю губу – казалось, еще чуть-чуть, и пойдет кровь. Снова моргнула.
– Люцивар.
Не вопрос и не утверждение, просто узнавание, с болью вытянутое откуда-то из самых глубин души.
– Люцивар! – На глазах выступили слезы. – Люцивар? – Мольба об утешении.
– Убери щит, Кошка. – Он видел, что она не понимает, о чем он говорит. Благая Тьма, она еще так молода… – Убери щит. Впусти меня.
Щит утратил силу. Она тоже. Но Джанелль оказалась в его объятиях, прежде чем прозвучал первый всхлип, надрывающий сердце. Люцивар, бережно прижимая ее к груди, опустился в кресло-качалку, бормоча ничего не значащие слова утешения, пытаясь хоть немного согреть ее ледяное тело.
Когда всхлипы стихли и Джанелль только шмыгала носом, он прижался щекой к ее волосам.
– Кошка, думаю, мне бы следовало отвести тебя к отцу.
– Нет! – Она уперлась руками ему в грудь, пытаясь подняться на ноги.
Ее ногти могли бы оставить глубокие, до кости, порезы. Яд в змеином зубе убил бы его в два раза быстрее и надежнее. Один всплеск силы ее Черных Камней смел бы его внутренние барьеры и превратил в развалину, пускающую слюни.
Вместо этого Джанелль бесплодно боролась с сильным мужчиной. Это рассказало Люцивару о ее характере гораздо больше, чем любые действия или слова, а заодно объяснило, почему с ней Джанелль не прибегала к своей силе. По всей видимости, она раньше теряла власть над собой, и результат напугал ее до полусмерти. Теперь Джанелль боялась дать волю гневу даже для самозащиты. Что ж, с этим он мог кое-что сделать.
– Кошка…
– Нет! – Она снова дернулась. Затем, окончательно ослабев и не в силах сопротивляться и дальше, Джанелль обмякла.
– Почему? – Люцивар мог назвать лишь одну причину, по которой она боялась возвращаться.
Беспорядочно посыпались слова объяснения.
– Я знаю, что ужасно выгляжу. Поэтому я не могу сейчас пойти домой. Если папа меня увидит такой, то очень расстроится. Он захочет узнать, что случилось, а я не могу ему рассказать, Люцивар! Просто не могу. Он ужасно рассердится, будет еще один скандал с Темным Советом, и они доставят ему еще больше проблем.
По мнению Люцивара, убийственный гнев ее отца, вызванный тем, что сделали с Джанелль, будет только к лучшему. К сожалению, девушка не разделяла его мнения. Она скорее готова была перенести, перестрадать то, что едва не сломило ее, лишь бы не вызывать проблем между Темным Советом и ее любимым папочкой. Возможно, это вполне устраивало и саму Джанелль, и членов этого Совета, и даже ее отца, но у Люцивара имелась своя точка зрения.
– Но этой причины недостаточно, Кошка, – тихо, спокойным тоном произнес эйрианец. – Либо ты расскажешь мне, что с тобой случилось, или я тебя свяжу и потащу к отцу прямо сейчас.
Джанелль шмыгнула носом:
– Ты же не знаешь, где он живет.
– А я почему-то уверен, что если подниму достаточную суматоху, то кто-нибудь с радостью расскажет мне, как найти Верховного Князя Демлана.
Джанелль вгляделась в невозмутимое лицо эйрианца:
– А ты – настоящая заноза, Люцивар.
Он одарил ее своей ленивой, надменной усмешкой:
– Я тебе сообщил об этом еще при самой первой встрече. – Он подождал немного, надеясь, что не придется давить на нее, хоть и прекрасно понимал, что ошибается. – Что ты выбираешь, Кошка?
Она сжалась. Что ж, Люцивар мог ее понять. Если бы кто-то загнал его самого в угол точно так же, как Джанелль, он тоже бы не спешил рассказывать, в чем дело. Он почувствовал, что девушке хотелось бы отдалиться от него физически, прежде чем начать рассказ, однако при этом понимал, что услышит более правдивое изложение, если Джанелль по-прежнему будет сидеть у него на коленях.
Наконец, покорившись неизбежному, Джанелль взъерошила волосы и вздохнула:
– Когда мне было двенадцать лет, я очень серьезно пострадала…
Разве так описывают жестокое изнасилование? Ей сказали, что она «серьезно пострадала»?!
– …и папа стал моим законным опекуном. – Похоже, Джанелль было трудно дышать, и ее голос становился все тише. Вскоре, несмотря на то что они сидели совсем рядом, Люцивару пришлось напрягать слух, чтобы разобрать слова. – Я проснулась – вернулась в свое тело – только через два года. Я… успела измениться к этому времени, но папа помог мне заново выстроить свою жизнь, камень за камешком. Он нашел для меня подходящих учителей, пригласил моих старых друзей погостить, он всегда п-понимал меня. – В ее голос вплелась нотка горечи. – Однако Темный Совет не считал, что папа – подходящий для меня опекун, и они пытались разлучить нас, забрать меня от него и других членов семьи, поэтому я их остановила. Совету пришлось позволить мне жить у папы.
