— Но… но ты…— кое-как выдавила Тарамис.
— Я? — В мерцающих глазах пылали колдовские огни.— Меня отнесли в пустыню, подальше от городских стен, и, голенькую, положили на горячий пecoк, под жгучее солнце… А потом уехали прочь и оставили меня шакалам, стервятникам и пустынным волкам!.. Однако жизнь держалась во мне крепче, чем в каком-нибудь ребенке простолюдинов, ведь ее питали темные силы, непостижимые для смертных умов. Шли часы, и солнечный свет обрушивался на меня, точно раскаленная лава из преисподней, а я все не умирала… Да, представь, я еще смутно помню ту пытку жарой, смутно и отдаленно, как другие помнят неясный и расплывчатый сон… А потом появились верблюды. На них приехали желтокожие люди, облаченные в шелка, они разговаривали на удивительном языке. Они сбились с обычной караванной тропы и вышли прямо туда, где мучилась я; их предводитель заметил меня и узнал красный полумесяц на моем младенческом теле. Он поднял меня на руки и возвратил к жизни… Это был маг из далекого Кхитая, направлявшийся домой после путешествия в Стигию. Он увез меня с собой туда, где высятся пурпурные башни Пайканга, где стройные минареты возносятся над пышными лианами джунглей… Там я выросла и повзрослела, он же состарился, но возраст лишь укрепил его связь с Тьмой и власть над силами мрака. Он очень многому меня научил…— Тут она помедлила, загадочно улыбаясь, темные глаза хранили зловещую тайну.
Потом Саломэ тряхнула головой и продолжала:
— В конце концов наставник прогнал меня прочь, заявив, что я — всего лишь обычная ведьма, которой не впрок ученичество, мол, я все равно не способна постичь ту бездну черных наук, которую он мог бы мне преподать… Он сказал, окажись я достойна, он сделал бы меня царицей мира и повелевал бы через меня всеми народами… но, по его словам, я, увы, оказалась всего лишь распутницей, предавшейся мраку. Однако что мне с того? Запереться в золотой башне и проводить бессчетные часы, вперяя глаза в хрустальный шар или бормоча заклинания, начертанные кровью девственниц на змеиной коже, вчитываться в заплесневелые фолианты на давно забытых языках — ну уж нет, такое не для меня! И пусть наставник порицал меня, называя слишком земной душой, не приспособленной к постижению величайших вершин и глубин вселенского волшебства! В этом бренном земном мире содержится все, чего я когда-либо желала,— власть, богатство и почести, красивые мужчины и покорные женщины, готовые стать моими любовниками и рабынями. Наставник объяснил мне, кто я такая, рассказал о моем наследии и проклятии… И я вернулась взять то, на что имею равные с тобою права! Теперь все это мое по праву рождения!
— О чем ты говоришь? — Тарамис наконец-то превозмогла страх и встала лицом к лицу с сестрой.— Неужели ты полагаешь, будто, опоив несколько служанок и обманув горстку стражников, сможешь тем самым заявить свои права на трон Хаурана? Не забывай, королевой являюсь все-таки я! Я велю окружить тебя почетом, как свою сестру, но…
Саломэ расхохоталась, и сколько же ненависти было в ее смехе!
— Какое великодушие, милая сестричка, какая доброта с твоей стороны!.. Но прежде чем окружать меня почестями, быть может, ты расскажешь, чьи войска раскинули лагерь под стенами города?
Тарамис ответила:
— Свободный Отряд — шемитские наемники Констанция, воеводы из Кофа…
— Да? И что они делают в Хауране? — проворковала Саломэ.
Тарамис чувствовала, сестра над ней издевается, но все же ответила, силясь сохранить остатки достоинства:
— Констанций держит путь в Туран и попросил разрешения пройти нашими землями. Он предложил себя самого в заложники, отвечая за доброе поведение своих воинов в наших пределах…
— Этот Констанций,— подхватила Саломэ,— он, случайно, сегодня твоей руки не просил?
Тарамис окинула ее взглядом, полным смутного подозрения:
— Откуда ты знаешь?..
Саломэ издевательски передернула изящными обнаженными плечиками.
— И ты, конечно, ему отказала, милая сестричка?
— Конечно! — рассердилась Тарамис.— Ты сама принцесса из рода Асхауров, так неужели можешь предположить, будто хауранская королева способна милостиво принять подобное предложение? Взять в мужья забрызганного кровью наемника, изгнанного с родины за совершенные им преступления, предводителя наспех сколоченной шайки грабителей и убийц?! Да я вовсе не позволила бы ему привести своих чернобородых головорезов к нам в Хауран,— но он сам сдался в плен и сейчас сидит в южной башне, а мои воины его охраняют… Завтра по моему требованию он прикажет войску покинуть нашу страну, а покамест мои люди неусыпно бдят на стенах, и я предупредила Констанция, что он ответит за любые обиды, нанесенные его наемниками нашим земледельцам и пастухам…
— Стало быть, он сидит в южной башне под замком? — спросила Саломэ.
— Я уже сказала тебе… Зачем переспрашиваешь?
Вместо ответа Саломэ хлопнула в ладоши и, возвысив голос, прозвеневший жестоким весельем, позвала:
— Королева намерена удостоить тебя аудиенции, Сокол!
Распахнулась инкрустированная золотом дверь, и через порог шагнул рослый мужчина, при виде которого у Тарамис вырвался вскрик изумления и негодования.
— Констанций!.. И ты посмел явиться сюда!..
— Как видишь, государыня! — Наемник отвесил королеве шутовской поклон.
Констанций, которому воины дали прозвище Сокол, был высок ростом, широкоплеч, тонок в поясе, силен и гибок, точно стальной клинок. Даже красив — этакой ястребиной, безжалостной красотой. Его лицо дотемна сожгло солнце, иссиня-черные волосы далеко отступали с высокого узкого лба. Темные глаза смотрели бдительно и проницательно, тонкие усы лишь отчасти смягчали жесткую линию рта. На Констанции были сапоги кордавской кожи, его штаны и камзол из простого темного шелка прожгли походные костры и отметили ржавчиной железные латы.
Покручивая ус, он беззастенчиво разглядывал полуодетую королеву, и наглый взгляд заставлял ее вздрагивать и сжиматься.
— О Иштар! — проговорил он вкрадчиво.— А знаешь, Тарамис, в ночной рубашке ты куда соблазнительней, чем в царственных ризах… Какая ночь, право!
Глаза несчастной государыни наполнились ужасом. Что бы ни говорила Саломэ, королева была далеко не дурой и понимала: Констанций никогда бы не отважился на подобную наглость, не будучи полностью уверенным в себе.
— Ты сошел с ума,— сказала она.— Быть может, в этом чертоге я и нахожусь в твоей власти. Но и ты сам во власти моих подданных, которые на куски тебя разорвут, посмей ты ко мне прикоснуться. Если хочешь жить уходи отсюда немедленно!
