забыть? Долой печаль, долой сомненья, тебе назначен долгий путь. Сто грамм прими для направленья и про закуску не забудь… Сегодня сочинялось особенно легко.
Всем спасибо, было очень забавно, как сказала одна мудрая личность, собираясь покинуть сей суетный мир… Кто знает, поймет. Что это на сей раз? Конец? Или…
Что-то или кто-то внутри меня кричал, что нельзя, что пора уже, но я легонько тронул скакуна коленом, и он плавно, от танцев, перешел к движению по направлению к снова рушащейся пирамиде. Потом все быстрее и быстрее.
Сон это был или явь уже не имело значения. Также как и номер измерения. Я успел…
Кто-то бубнил мне в ухо голосом Хранителя:
«Заповеди: почитай старших, не говори лишнего, не делай ненужного, не думай, если никто не просит, любить все»…
Я слушал и не слушал. Потом я увидел.
…Она лежала почти на самом пороге, наверное, она ползла, и громадный камень раздробил ее ногу. Лицо было серым и неживым, крови почему-то уже не было, это был финиш без дураков… Я спешился, поднял ее, и стараясь не глядеть вокруг, уложил поперек коня.
« Нельзя!» – завопил тот же голос
«Да пошел ты…» – без всяких эмоций ответил я мысленно и взгромоздился на спину скакуна.
Потом я понял, что голос шел извне. Алголиэль был здесь, с таким же серым лицом, как у Одинцовой, он парил над руинами и вопил, не раскрывая рта.
Я развернул коня и мысленно добавил:
– Заткнись… Орешь как потерпевший.
Его лицо задергалось и поплыло, и он исчез. Что-то еще рушилось, но этого я уже не видел. Я видел и чувствовал, только дорогу, коня и… Веру.
И тут я увидел, как на месте рухнувшей пирамиды вставал величественный и живой в ласковых лучах восходящего солнца славный град Маградон. И мы ехали по улицам и видели лица людей и дома, и кипарисы, и все было как тогда. Только легкое облачко печали сопровождало нас. Но через мгновение за нашими спинами снова слышалась музыка и снова слышался смех…
х х х
« Меня так мало…»
(И. Христос)
Скакали мы долго, наверное, несколько лет, мой конь совсем выбился из сил, вздрагивал и храпел. Казалось, что нет конца серой равнине, насторожившейся в ожидание ливня.
Но ливень все никак не мог начаться, и равнина не хотела заканчиваться. Я снова грезил на Яву. Картинки рассыпались одна за одной, тучи сгущались и были похожи на рассерженные лица. А мы все скакали и скакали.
И увидев посреди дороги старика, одетого в ослепительно белую хламиду, я совсем не удивился. Лицо показалось мне до боли знакомым, но я никак не мог вспомнить, где видел его. Он смотрел на меня пристально и строго, но в то же время, с сочувствием, что ли. Давненько никто так не смотрел на меня… Все правильно, если есть Всадник, то обязательно должен быть и Ожидающий, хотя бы, для того чтобы вовремя сменить коня.
Потом, вместо дождя, над дорогой стал собираться туман, но я уже знал, что так и нужно, ибо он всегда появляется сразу за Прояснением. И так будет всегда, иначе все просто теряет смысл, если…Интересно, какой сегодня день?
Наверное, я говорил вслух, по привычке, потому что Ожидающий тоже заговорил вслух, для Разнообразия. Необходимости в этом давно уже не было.
– Воскресенье. Сегодня здесь Воскресенье,– объявил он хрипло, словно разминая связки, и продолжил, как бы, между прочим,– Странные штуки выкидывает подчас Время,– вздохнув, произнес старик.– Да. Собственно, наша старушка Земля понемногу ускоряет свое движение. Устала она, хочет до конца добежать побыстрее. Видишь ли, меняется угол наклона ее оси. Вот так. И что в результате? В результате земные сутки уже сократились на два часа, но никто этого не замечает, как и созданные людьми приборы, включая точнейшие часовые механизмы. Потому-то и говорят мудрые:
« Раньше Время было другое ». И ввиду они имеют именно это…
Старик говорил. И ему вторил виконт фальцетом, похоже, он просто кривлялся. Наверное, нервничал. А потом шепнул: « Спроси Его…» Я мысленно кивнул и соскользнул с коня.
Старик говорил. Из тумана доносилось конское ржанье. К старику подошел изящный, абсидианово черный конь и мордой потерся о его плечо. В голове вспыхнуло «Идумейские жеребцы», к чему? Мой скакун воспринял это появление на удивление мирно.
Старик говорил.
–А Сила…Истинная Сила в том, чтобы воспринимать реальность такой, какая она есть…
А так все довольно просто, не надо всего-навсего ничего делать, когда тебя об этом не просят. Ни хорошего, ни плохого, хотя все это относительно. Ну и любить, по возможности, мир тебя окружающий, по мере сил…
Он дотронулся до стремени, я не заметил, когда оно появилось, и похлопал по шее коня. А потом неожиданно шлепнул Одинцову пониже спины.
– Вставай уж, девица. Хватит. А то конь, я вижу, совершенно выбился из сил. Он и одного не унесет, а вы вдвоем уселись.
Девица сладко потянулась и села, хлопая глазами. Я даже не удивился, потому что на сегодня я исчерпал свои возможности в этом направлении. Чего удивляться, Воскресение. Вера увидела старика, нахмурилась и соскользнула с коня с другой стороны, и ее рука легла на другое стремя. Я чувствовал ее взгляд, но она молчала на всех уровнях. А впрочем, слова были не нужны. Где-то во всю бушевала гроза. Туман медленно рассеивался.
– Ну, вот и все, пора,– прошелестел голос Ожидающего.
–Пора,– откликнулся я, шляпа со щекочущим шею пером сползла мне на глаза, и я поправил ее – А можно вопрос?
– Говори.
Я набрал побольше воздуха и спросил:
– А чтобы… Ну, Спастись. То есть… Ну вообщем, я должен всегда быть один?
Старик усмехнулся и посмотрел куда-то в сторону неведомой земли.
– А, вот ты о чем… Да нет, зачем же…В конце концов у тебя за спиной есть еще одно свободное место.
Он немного укоризненно посмотрел на меня, и до меня дошло. Часы-то мои, чудом сохранившиеся часы, время по прежнему отматывали назад, а значит… Значит встретит еще Присцилла своего Марсильяка!
Абсидиановый жеребец позволил забраться себе на спину и выглядел совершенно спокойным. Первые капли дождя упали на землю. Я протянул руку и помог взобраться Одинцовой. Старик молча смотрел на нас без улыбки. Потом кивнул и отступил.
Я тоже кивнул и потихоньку тронул поводья…
