Залешанин обеспокоенно оглядывался на степняков. Вряд ли разделятся, ибо с оставшимися такого богатыря не одолеть. Может быть, в самом деле за ним никто не погонится. Даже обрадуются, что Рагдай остался один…
— Дурак, — гаркнул Рагдай ненавидяще. — Ты всего лишь смерд, которому поручено отвлечение… Я догоню тебя!
— Но… как?
Рагдай поверг наземь двоих двумя ударами, перевел дух и рявкнул:
— Я что, должен тебе при всех объяснять воинские хитрости и уловки?
Залешанин в замешательстве попятился. Конь под ним, похоже, тоже вошел в боевой азарт, оглядывался сожалеюще, вращал налитыми кровью глазами и люто щелкал огромными желтыми зубами, ими только кости крушить, любой пес позавидует. Ноги по брюхо красные, шерсть слиплась на боках, даже грива в грязных красных сосульках.
Отъехав чуть, Залешанин придержал коня, оглянулся в надежде, что за ним погонятся, а он покажет этим старшим богатырям, что и молодость чего-то стоит, но все обрадованно лезли на одинокого Рагдая. Среди серых неопрятных степняков, пусть даже в доспехах из конских копыт, золотая фигура витязя выделялась, как солнце выделяется рядом с луной и звездами. За его мечом не уследить, в воздух взлетают отрубленные руки, головы, обломки сабель, разбитые щиты, и все время стоит дикий вой, полный уже не ярости, а страха и ужаса, вой обреченных, которых, как овец, бросают на хищного волка…
Залешанин стиснул зубы, конь под ним перешел на галоп. Ну, лесной волхв, ты не умрешь своей смертью, если этот доблестный витязь не будет еще нестись с ним бок о бок на белом как снег коне навстречу кровавому закату. Он запомнил, как копыта гулко гремели по незримой во тьме земле, страшно и тоскливо кричала над головами неведомая птица… а впереди… впереди под заходящим солнцем заблистают стены далекого Киева!
Но до Киева еще сотня верст…
Рагдай рубился страшно, но на сердце был смертельный холод. Обречен, не вырваться, но от этой обреченности удары стали только точнее, а силы расходовал так расчетливо, словно каждым движением руководил совет из старых, опытных в рубке воевод. Кровь текла из мелких порезов, но серьезных ран пока нет, сражаться может долго. А за это время этот телепень, нескладный и неуклюжий, успеет добраться до реки… А в конце концов, если сильно повезет, то доберется и до своей… как ее… забыл имя… Березки…
В груди кольнуло острее, чем если бы воткнули нож. Только до его невесты уже не добраться.
Он перевел дыхание, отогнал расслабляющие тело и волю мысли. Пальцы стиснули выскальзывающий из мокрых от крови пальцев меч. Здесь стою, здесь останусь.
Он видел, как солнце переместилось ему за спину, потом на лица нападавших пали багровые блики. День закончился, за спиной горел кровавый закат. Старший из степняков орал, гнал вперед оставшихся воинов, те обреченно бросались на страшного витязя, падали под его ударами. Он выглядел оранжевым великаном на фоне горящего неба. Только лицо черное, глаза сверкают как звезды, а меч блещет подобно пурпурной молнии.
На потемневшем небе проступили первые звезды, когда главный всадник, ругаясь черными словами, сорвал с шеи амулет:
— Он неуязвим!..
Из амулета донесся далекий голос:
— Он уже изранен… Еще чуть…
— У меня не осталось воинов!.. Я прошу вашего демона!
— Еще чуть, — настаивал голос. — Демона можно вызвать только один раз… Береги амулет для самого последнего случая…
Всадник сказал с яростным отчаянием:
— Это и есть последний. Мои люди уже страшатся его больше, чем смерти!.. Иначе мы возвращаемся!!!
В глубине амулета раздался далекий протяжный вздох. Всадник потряс, сжал, но камень был холодным как лед, хотя ладонь разогрелась, как над костром.
— Астродокл! — воззвал всадник шепотом. — Явись и выполни мое повеление… Убей этого человека, что осмелился встать на нашем пути!
Он поспешно разжал пальцы, вспыхнувший багровым огнем, подобно угольку из костра под дуновением ветра, камень упал на землю, взвился сизый дымок, почти невидимый в сумерках. Дым уплотнился, загрохотало, пахнуло запахом серы. Из дыма выступила страшная фигура, лицо перекашивалось гримасами, зубы то выдвигались, то исчезали, превращаясь в роговые пластины.
Всадник указал на Рагдая, но демон и без подсказки стремительно метнулся вперед. Рагдай стоял, бессильно прислонившись к стене. Он знал, что умирает от ран. Кровь текла вяло, обескровленное тело холодело, пальцы разжимались, роняя меч. Он чувствовал, что уже не в силах драться, даже ответить врагу, но, когда среди врагов возникло красное свечение, он разглядел существо из огня, в груди радостно тукнуло замирающее сердце. Они вызвали демона!.. Значит, он сумел выбить из их рук последнее оружие…
В следующее мгновение демон исчез, Рагдай ощутил сильную боль в шее. Острые, как ножи, когти разорвали ему главные жилы. Снова увидел красную фигуру, что стремительно уменьшилась, исчезая в свой, чужой человеку мир…
Колени подогнулись, он упал лицом вниз. Уже не чувствовал, как набежавшие воины вонзали в спину мечи и ножи, вымещая свой страх, свою трусость, не ощутил, как острая сталь достигла сердца и разорвала его надвое.
От очагов несло сухим жаром. В Золотой палате за столами было по-прежнему многолюдно, а гридни, сбиваясь с ног, все так же бегом заносили на широких серебряных блюдах жареных лебедей, гусей, вдвоем-втроем, пыхтя от натуги, заносили жареного кабана, с трудом взгромождая на середину стола.
Богатыри пировали, распустив пояса. Опустевшие места оставались такими недолго. Кто наскоро отоспался, кто просто проблевался да подставил голову под струю холодной воды, но палата гудела сильными мужскими голосами, то там, то здесь грохотал могучий хохот, смеялись от души, но кое-где вспыхивали ссоры, переходили в драки.
У стены, отыскав свободное место, двое бились на мечах. За столами орали, подбадривали обоих, а те, стремясь не опозориться, дрались яро, но осторожно, оба уже с легкими ранами, кровь стекала по одежде, на полу оставались красные следы.
Белоян брезгливо обошел драчунов, глаза щипало от сильного запаха горелого мяса, да и лука. Из-за княжеского стола ему помахал Кучуг, сытый и довольный, как большая толстая жаба. Наборный пояс распустил на всю длину, узкие глаза на смуглом лице почти спрятались под толстыми набрякшими веками.
Белоян грузно опустился рядом. Хан остановил отрока, сам наполнил кубок перед волхвом:
— Пей, мудрый чело… хотя не обидят ли тебя слова простого хана, если обзову человеком?
