Кучуг тоже то багровел, то лиловел, зубами скрежетал так, что слышно было за воротами, на шее жилы вздулись как канаты, словно удерживал рвущихся вскачь степных коней, но удержал, смирил, выдохнул воздух со свистом, пустил понизу, чтобы дыханием не поджечь терем:
— Значит, ты не будешь им мешать?
— Нет, — отрезал Якун. — Пусть нажрутся дерьма вволю. Тогда скажут, что я был прав!
— Скажут, — возразил Кучуг, — что был прав я!
— Это я им запрещал! — гаркнул Якун.
— Нет, я!
— Я!
Кучуг раскрыл рот для ответа порезче, но взгляд зацепился за усталые морщины на лице старого викинга, скользнул к твердой складке в уголке рта, что говорила и о горечи на душе старого отца… и неожиданно для себя Кучуг сказал:
— Якун… Ты сильный воин… и я сильный воин. Мы еще найдем из-за чего подраться, из-за чего помериться силой, а то и скрестить мечи. Но наши дети… Как я понял, ты тоже прослышал о зловещем предзнаменовании?
Якун помедлил, а когда заговорил, в голосе было горечи больше, чем в стоге полыни:
— А с чего бы я разрешил единственной дочери… с этим… с твоим? Я знаю, правильнее было бы выбрать гордую смерть, чем родство с презренным степняком. Но я слишком люблю свою дочь. Пусть живет. А когда у них все порушится, я приму ее обратно с любовью и нежностью.
Кучуг кивнул:
— А когда мой сын будет опозорен, что от него уйдет жена… я ни словом не упрекну моего мальчика. Он начнет жизнь сначала…
— Сначала?
— Пошлю в такие края, где не будут знать о его позоре, — объяснил Кучуг. — А когда откроется его позорное прошлое, он уже будет в чести и славе по самые ноздри.
Якун хмыкнул, изучающе оглядел печенежского хана, вдруг хлопнул его по плечу:
— Не будем загадывать, хан. Пойдем лучше выпьем за согласие. Пусть даже такое. А дети… Я — варяг из гордого древнего рода, ты — печенег, но оба служим киевскому князю. Ты — печенег, я — мурман, но дети наши… им жить на этой земле, они будут просто русскими.
— Пойдем выпьем, — согласился Кучуг.
Он знал, что должен чувствовать свое поражение, но, странное дело, словно бы гора свалилась с плеч. Дышать стало легче, он впервые за последние недели вдохнул воздух полной грудью. Украдкой взглянул на Якуна, лицо старого викинга посветлело, даже стало вроде бы моложе. Но в глазах еще оставалось озадаченное выражение. Викинг туговат на подъем, тоже явно не может понять, почему вместо стыда и горечи чувствует облегчение.
В палате стоял стук ножей по блюдам, крики гуляк, многоголосый шум, веселые вопли, песни. Через палату плыли густые запахи жаренного в подливке из ягод мяса, из челядной шипело и шкворчало, пахло горячей ухой.
Усаживаясь за стол, Якун сказал с неловкой усмешкой:
— Сегодня же я скажу им…
Кучуг опустился на лавку, на лбу собрались морщинки. Поерзал, сказал нерешительно:
— Когда еще вернемся?.. Вон из княжьих подвалов вино тащат, которого еще не пробовали… Я пошлю отрока сейчас.
— Верно сказано, — громыхнул Якун. — Хоть и печенег, а иногда соображаешь. И я пошлю тралла. Это с печальной вестью не спешат, а с такой… пусть узнают раньше.
От стола для почетных гостей на них посматривали с удивлением. Владимир вопросительно покосился на волхва. Тот загадочно улыбался. Старый викинг и печенежский воитель сели рядышком за стол для простых воинов, чем-то неуловимо похожие, мирно беседуют. Трудно найти более разных людей, но все же в чем-то главном похожих.
Якун и Кучуг опорожнили уже третий кувшин, даже за столом не удержались от состязания: на этот раз кто кого перепьет, оба не сразу поняли, что перед глазами возникла тоненькая фигурка мальчишки.
— Доблестный хан, — вскрикнул он, запыхавшись, — твоего сына нет в его комнате!
Якун довольно хохотнул, его добродетельная дочь сидит у окошка, как положено дочери ярла, рядом Кучуг проворчал:
— Моя кровь в жилах сына… Не выносит тесных стен из бревен! Ему нужна юрта, чтобы из раскрытого полога видеть бескрайнюю степь…
Мальчишка выкрикнул:
— Там тоже… Фу-у… Прости, хан, но я схватил твоего самого быстрого коня и слетал в стойбище.
— Молодец, — одобрил Кучуг. Мальчишка мог бы со спокойной совестью вернуться, он выполнил наказ хана. — Так и делай впредь!
— Но… мудрый хан…
— И что там? — спросил Кучуг.
— Там его не видели уж неделю!
Якун хохотнул снова, кувшин в его могучей руке завис над кубком Кучуга. Красное вино наполнило до краев и полилось на белую скатерть.
— Пей! — сказал он добродушно. — И что же, говоришь, когда вы ударили запасным полком на хазар…
Кучуг отмахнулся:
— Это было потом, а сперва берендеи и торки заманили их к яру… Ты иди, мальчик, иди. Если увидишь сына раньше, чем я, скажи ему, что я его люблю… и не запрещаю отныне выбирать себе жену по сердцу там, где найдет…
Он умолк, всматриваясь в бегущего между столами человека с клеймом на лбу. Длинные грязные волосы падали на спину, на шее блестел железный ошейник.
— Ты чего? — спросил Якун.
Кучуг кивнул, Якун повернул голову. Перед расплывающимся взором маячила коренастая фигура тралла.
— Что тебе? — буркнул он раздраженно.
— Хозяин, ты посылал меня к дочери…
— А… верно, посылал. Ты сказал ей?
— Нет, хозяин.
Якун грозно рыкнул:
— Почему?
— Ее не оказалось дома, хозяин. Я обыскал весь дом, заглянул к соседям. Видно, что ушла из дому как раз перед тем, как пришел я…
Якун уязвленно нахмурился, а Кучуг даже не хохотнул, хотя самое время позлорадничать, сочувствующе хлопнул его по плечу:
— Где бы ни ходила, спать вернется в родное гнездо. Пей, а то мне подливаешь, а сам…
Они смеялись, наперебой хвастались боевыми походами, подвигами, добычей, знатностью родов, снова пили и хвастались, а когда в палату вбежал молодой мужик в одежде волхва, ни тот ни другой не обратили внимания: хоть сто волхвов, они ж не воины, а значит, и не люди вовсе. По крайней мере, не мужчины… Только все замечающий князь проследил взглядом, как тот подбежал к Белояну, зашептал на ухо. Звериная морда верховного волхва словно бы потемнела. Он бросил короткий взор в сторону пирующих ярла викингов и печенежского хана, быстро подошел к Владимиру.
— Что? — спросил Владимир негромко. — Говори.
— Жароглаз гадал на топоре… Было знамение, что если сын хана Кучуга и дочь Якуна переживут этот день, то дальше их жизнь будет долгой, счастливой, от них пойдет в грядущее здоровая поросль, что даст не один род великих героев…
