По его телу прошла судорога, лицо исказилось в болезненной гримасе.
— Актер…
— Да, актер, будь он проклят! Актер, ваша марионетка! Ты знаешь, что такое марионетка, Берольдо?
— Ниточки…
Смерч снова изогнулся… и начал выделывать коленца, кипятя воду у своего основания. Форт и горящие обломки корабля давно были поглощены.
— Да, ниточки! Под вашим руководством Отли будет править долго и справедливо, и страна расцветет! Вы убьете оставшихся дворян и проведете нужные Братству реформы! Ты понимаешь меня, Берольдо? Кивни!
Он кивнул. В его глазах кроме страха и безумия забрезжило понимание и фанатичное принятие моей идеи. Я ощутил себя кукловодом, который дергает за те самые ниточки.
— Власть навсегда окажется в руках Безликого Братства. Но только если вы выполните это условие!
Квинтариминиэль отлип от борта и уселся возле ступенек, ведущих на ют. Его взгляд внезапно оказался собранным и строгим.
— Финал, — сказал он.
С пронзительным свистом — теперь уже явным — ножка смерча отделилась от воды и, извиваясь, будто схваченная за глотку змея, медленно начала втягиваться в широкую чашу. Там, где только что был смерч, накрывший город, я увидел гладкие срезы берегов, а ниже — бездонную черную яму, в которую тут же устремились бурлящие потоки воды.
О-о-о, Гритт!
— Быстрее, Крессинда!
— Мастер?
— Еще быстрее-е-е!
Я не мог в точности расслышать, что она кричала гребцам, но воля окончательно покинула их при слове «кастрация». Фалькорет помчался за буксиром, словно ему приделали крылья.
Воды пролива устремились в яму, образуя титанический водоворот. Под пронзительную брань гномши буксир волок утлый фалькорет прочь, по разволновавшейся воде, норовившей увлечь «Горгонид» в круговой бег до самого падения в пропасть…
В какое-то мгновение этого бегства ножка смерча всосалась в воронку, а сама воронка вдруг просто расползлась по небу грязным серым пятном, которое напоследок раскроил огненный завиток. Раскроил — в буквальном смысле. За миг до того, как щель, похожая на уродливую усмешку, сомкнулась, я различил внутри черноту космоса, пронизанную искрами звезд.
А из черноты кто-то внимательно посмотрел на меня. Очень холодным, оценивающим взглядом.
Мы вырвались. Прорвались. Успели. Под последними лучами солнца наш буксир выгреб на спокойную воду. За кормой темнела полоса берега — Мантиохия, навсегда утратившая свою столицу. В подзорную трубу было видно, что водоворот почти унялся, клокочущие воды залива уже заполнили пустоту…
Чуть погодя я принял на борт гномшу и ссадил на буксир Берольдо. Он смотрел на меня странным взглядом… Пожалуй, захоти я сейчас стать предводителем Братства, я… стал бы им.
Отлично, механизм исполнения интриги запущен. Отли получит наказание за свое предательство и таки станет настоящим королем. Его казнят, если он попытается бежать. Но, я думаю, он не побежит. А истинной королевой постепенно — не сразу, далеко не сразу — станет его рабыня Сенестра. Неплохая рокировка, ибо девушка, безусловно, умна и преисполнена добродетели. Ну а магам Талестры, которые, похоже, вовсю крутят на Северном континенте свои интриги, навсегда будет запрещен въезд в Мантиохию…
Я мог бы гордиться собой, если бы не чувствовал такую смертельную усталость.
Димеро Бун, быстро перешедший от испуганного возбуждения к покою, проводил буксир задумчивым взглядом и посмотрел на меня.
— Хм, да… — проронил он. — Значит, вот так… Нет теперь Ридондо. Жаль, клянусь Аркелионом… Надо бы выпить по этому случаю. — Потом он обратил взгляд на южный горизонт, едва видимый в вечернем сумраке, и, потянув носом воздух, пожал плечами. — Грядет буря, монсер…
— Скоро?
Он кивнул.
— Думаю, часов через пять… Вот некстати…
Я пошевелил онемевшей рукой.
— Фалькорет выдержит? Или нам лучше кликнуть буксир и вернуться к берегам Мантиохии?
Он отмахнулся, будто речь шла о несущественной мелочи.
— Не беспокойтесь, монсер. Моя посудина выдерживала и не такое.
В его бороде расцвела улыбка.
Я ушел в каюту — к Виджи.
* * *
Валеска перехватила меня в коридорчике, который разделял наши каюты. Налетела, ухватила за грудки, прижалась полной грудью, жарко задышала в ухо.
— Ну что тебе, чертовка?
— Фатик, — прошептала она, — капитан этого корабля… Это он вез меня из Дольмира в Мантиохию… Он пират, работорговец и убийца!
Если вы никогда не выносили блевотину своей женщины, впавшей в забытье от морской болезни, значит, вы никогда по-настоящему не любили. Или вам просто попалась женщина с крепким желудком.[27]
Шторм благоразумно обождал, пока старина Фатик переварит оглушительную новость Валески (наш разговор был коротким, но весьма бурным), он дождался также, пока мои эльфы придут в себя и перекусят, дождался наших с Виджи объятий и моего сбивчивого рассказа всему отряду об истинном лице шкипера — негромко, ибо наверху, у румпеля, стоял человек Буна.
Затем шторм решил больше не миндальничать и грянул. Он раскачал на море волну, от которой «Горгонид» хрустел каждой своей косточкой, а иногда издавал рыдающие звуки. Корабль бросало из стороны в сторону, частенько водяная гора давала крепкого пинка в корму, и тогда в щели плотно запертого окна каюты брызгала вода. Мои эльфы снова рухнули на койки: морская болезнь скрутила обоих, да так сильно, что они почти не могли шевелиться, лишь изредка приподнимались, чтобы выжать из своих желудков то, чего там давно уже не было.
Желчь эльфа (да, Гритт, не эльфа, а околоэльфа) выглядит точно так же, как желчь человека.
Я смотрел за Виджи, Крессинда сама вызвалась смотреть за Квинтариминиэлем. Трогательное единение гномов и эльфов, вы только представьте. Олник крутился у нее под ногами и, как всегда, мешал. На гномов совершенно не действует морская болезнь, если вы успели забыть.
Конечно, я не сделал запас продовольствия в Мантиохии. Я спросил у кока сухарей и питьевой воды, и получил то и другое. Воду налили из общей бочки, так что я мог быть уверен, что присные Буна не подсыпали туда снотворного порошка, если он у них был, разумеется. У шкипера я заполучил флягу пристойного бренди — за отдельную плату. Вот уж туда Бун ни за что не стал бы сыпать снотворное либо яд.
Безумная качка оставляла мой желудок спокойным, Скареди и Монго тоже держались на ногах. Худо было Имоен — она, как и эльфы, свернулась калачиком на откидной койке, но по крайней мере могла самостоятельно двигаться в случае, если ей требовалось опорожнить желудок. Альбо, которого я снова напоил до бесчувствия, дрых в трюме.
