Альдер помог ему снять доспехи, с правой стороны груди на вязаной рубашке небольшой надрез, края окрашены кровью. Клотар на вопросительный взгляд Альдера отмахнулся:
– Царапина… Но панцирь он прорубил, сволочь. Какой был панцирь, на двух коней выменял!
Я вспомнил про оставленного с зале с Ревелем брата Кадфаэля, но монах, увы, способностью залечивать раны не одарен, а если и одарен, то еще не нащупал в себе эту способность.
Клотар посмотрел на меня без выражения, голос его прозвучал ровно, без теплоты:
– Я же сказал, что это царапина. Сама заживет.
– Нам каждый человек нужен здоровым сейчас, – ответил я точно тем же тоном, без теплоты, приязни, чисто по-деловому. – Ну-ка…
Лицо Клотара почти сразу порозовело, глаза прояснились, из груди вырвался невольный вздох облегчения. Похоже, ранен был сильнее, чем выказал, не хочет признаваться, что Грубер ему все-таки вломил, у меня в ушах звенело почти с минуту.
– Ну, спасибо, – произнес он, – вообще-то.
– Да пошел ты, – ответил я, – на всякий случай.
Альдер взял его под локоть, повернул и повел во двор, расспрашивая, как и что. Похоже, между мной и Клотаром вроде бы протянулась некая ниточка доверия… или не доверия, но уже что-то зыбкое установилось.
– Человек десять их было, – слышал я голос Клотара. – Троих найдешь в конюшне, двух я оставил у ворот, еще двое сумели взобраться в седла, но далеко не ускачут. Но Грубер, будь он проклят, дерется, как продавший душу дьяволу! На нем ни царапины, если не считать, что панцирь я изрубил, как хозяйка разделочную доску! С ним унеслось пятеро, но я же сказал, двое сражаться не будут…
Во дворе уже носится пес, поглядывает в нашу сторону с ожиданием. Мы остановились неподалеку от входа, Альдер сказал задумчиво:
– Тогда далеко не ускачут.
– Почему?
– Раненые будут затруднять передвижение, – объяснил Альдер очевидную истину.
– Груберу? – спросил я с изумлением.
Клотар взглянул на меня с долей уважения.
– Верно, – сказал он, – кому-то затрудняло бы, но не Груберу. Он их бросит сразу же. Еще и сам дорежет, чтобы не мучились.
– И нам не рассказали, – пробормотал Клотар, – куда те направились.
Они смотрели на меня в ожидании приказов, я развел руками.
– Пир отменяется. Надо просить у хозяина коней, думаю, теперь уж точно не откажется. Если Грубер был здесь, то его сообщница где-то рядом. Вряд ли он рискнет отпустить ее надолго.
Альдер взглянул с укором.
– Сэр Ричард, она не сообщница! Разве не видно, что пленница?
– Откуда видно?
– А почему он не позволил ей показаться вместе с гостями? Боится, что она закричит, попросит помощи!
Он смотрел победно, но, хотя у меня у самого мелькнула такая мысль, я все же скривил губы и ответил грубо:
– Пока не доказано, что ее увозят силой, будем предполагать худшее. Зато никто не ударит в спину.
Из здания выскочил, размахивая руками, мажордом Майорк.
– Господин просит, – прокричал он, – пожаловать в зал!.. В вашу честь будет пир!
– Снова пир, – буркнул Клотар с отвращением, – сколько можно?
Альдер взглянул с интересом, впервые узрел человека, что готов отказаться от пира, повернулся ко мне.
– Примем или сразу в погоню?
– На чем? – спросил я. – Вы не угонитесь за моим Зайчиком. Майорк, спроси у благородного Траумеля, не одолжит ли он нам трех коней?
Появился Ревель, с ходу подсказал:
– И одного мула!
Я оглянулся на здание.
– Да-да, и одного мула… Хотя брата Кадфаэля, вероятно, лучше оставить. Пусть отлежится, наберется сил.
Майорк исчез. Не успели оглянуться – он уже снова здесь, подбежал, начал заталкивать в распахнутые двери.
– Все там! Вы спасли нас, мой господин отдаст вам не только всех коней, он… он все отдаст!
– Ну разве что на минутку, – ответил я, сдаваясь.
В большом зале слуги сбивались с ног. Все суетятся, как муравьи, но получается ловко и слаженно, чувствуется, что благородный Траумель на устройстве пиров и увеселений собаку съел. Множество столов как по мановению волшебства уставлены посудой работы искусных мастеров, к моему удивлению, в изящных вазах появились букеты цветов, явно влияние прекрасных дочерей.
Гости рассаживались уже веселые, довольные, беспечные, не то чтобы забыв, что только что убиты герцог Клондерг, его правая рука Отарк и даже епископ, но это уже осталось в том времени, что до пира, а после пира будут вспоминать о столкновении как гордые очевидцы, пересказывать, приукрашивать, ведь каждый из них стоял прямо вот на расстоянии протянутой руки, даже кровью забрызгало, помнит все. Других не слушайте. Соврут. Я один знаю всю правду, словом, зал заполнился гостями, нас буквально внесли и усадили по правую руку от Траумеля.
Перед нами поставили не золотые чаши или кубки, а нечто дивное из тончайшего стекла, нет, хрусталя или даже из цельных алмазов, если такое возможно. Оправа из чистейшего золота, украшенного драгоценными камнями сказочной красоты и подобранных с таким изяществом, что даже я, которому медведь наступил на чувство прекрасного и еще потоптался на нем для верности, и то залюбовался дивной красотой и совершенством.
Я увидел, что все взоры обращены на меня, не сразу догадался, чего ждут, наконец взял кубок с вином и поднялся во весь рост.
– Выпьем за здравие нашего гостеприимного хозяина!
Я не успел поднести кубок ко рту, как барон Траумель, воздев себя из кресла, крикнул могучим голосом:
– В этом зале никто не выпьет ни капли, пока… все мы не воздадим славу нашему герою, нашему славному и доблестному рыцарю Ричарду Длинные Руки! Первую чару – за него!
Стены задрожали от громовой здравицы. Все стояли со вскинутыми над головами чашами, чарами и кубками. Я с неловкостью поклонился, тоже поднял кубок и, стоя, поднес его к губам. Все в молчании ждали, пока осушу до дна, таков обычай, затем, как жаждущие кони, припали к своим сосудам.
Вино вносили в зал в больших кувшинах с запечатанными горлышками, сразу поставили на столы, потом мы видели, как вкатили на изящной тележке огромную бочку из сверкающего серебра. Два юных виночерпия, чистеньких и румяных, быстро двигались вокруг столов, наполняя стремительно пустеющие чаши.
Я поднялся, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания. Траумель поднял на меня удивленный взор, я наклонился к его уху, пусть да не слышат соседи, прошептал:
– Нам нужно срочно покинуть пир… и ваш замок.
Его глаза стали обиженными.
– Вам не нравится вино?
– Вино превосходное, – заверил я. – И все великолепно. Однако из свиты герцога улизнула одна очень большая сволочь. Это барон Грубер, вы его видели, он стоял слева от герцога. Умная сволочь, быстро сообразил, чем все пахнет! Скрылся, как только ощутил, что затея не удалась… Хуже всего, что он увозит против воли дочь герцога Нурменга, очень благородного и могущественного сеньора.
