Туран еле заметно кивнул. Как не знать, когда столько рассказывали и пугали. Только не страшно уже.
— Да, мы можем справиться сами, — сказал Кырыс. — Но предпочитаем собрать все возможные силы, а потому сейчас поведем речь о…
— Наших пушках, — произнес Туран.
Именно они интересуют волохов. Бронзовые Звери Байшарры с горными львами на литых боках. Тонкоголосые свирели Чуная с их длинными стволами и водяными змеями на лафетах. Басовитые Певуньи с Побережья и пузатые Корабельницы, стерегущие море.
— Да. Нам нужны ваши пушки и порох, хотя бы семь десятков орудий до следующих Усыпин. Хороших орудий, а не тех, что взрываются после десятого залпа. Ну и Усыпины — крайний срок, желательно быстрее, насколько это возможно. Неплохо бы также несколько ваших специалистов обслуги, но это уже не принципиально.
Они действительно затеяли большое дело. А значит, будет много серьезных участников, среди которых…
— И что вы собираетесь делать с тегином? — спросил Туран.
— Я вижу, юноша, вы всё же весьма недурно осведомлены о внутренних делах каганата. — Кырым улыбнулся, после чего с притворной строгостью погрозил пальцем. — Не следует забивать голову лишними вещами. Ваша задача — передать предложение руководству.
— И как вы себе это представляете?
— Молодой человек, если бы мы могли обойтись без вас — сделали бы это непременно. Но увы, Лылах-шад хорошо поработал. Те контакты, что были нам известны, уничтожены, прочие же, если вообще остались эти «прочие», ушли в подполье. Но думаю, у вас предусмотрен какой-то вариант. Задействуйте его. Заметьте, мы пытаемся договориться, а не выворачиваем вас наизнанку с помощью эмана.
— Не противоречьте себе, господин кам. Если бы вы были уверены в том, что можете вскрыть мне голову и достать все, что нужно — вы бы не церемонились.
— Не доверяете? Закономерно, но мы действительно хотим сотрудничать. Да, уважаемый Лылах и впрямь предпочел бы выпотрошить вас, а каган счел бы данный путь наиболее эффективным. Мы же предпочитаем совершенно иной метод.
— Я ознакомился с вашими методами на примере сцерхи.
— Не путайте науку и политику.
— Не путаю. Во втором случае просто гибнет еще больше народа.
— Вам напомнить, что вы собирались собственноручно убить всех ящеров? И, кстати, собираетесь до сих пор. Вы, мой дорогой, идеалист. А при вашей профессии это вредно.
— Парень, — снова вступил посажный, — просто сделай работу, одинаково важную для нас и вас.
Злится. Скрывает злость, но не потому, что не желает, чтобы Туран заметил, а по привычке. Но пальцы и четки выдают. Бусины скользят по нити, налетают друг друга, того и гляди каменными боками искру высекут.
— Не давите, Урлак, не давите. Туран, мы привезем вас в столицу, дадим свободу и любую поддержку, а там вы уже будете действовать сами. А в качестве аванса — я гарантирую полное прекращение дел со сцерхами. Мы устраним даже тех особей, что отобраны для дрессировки. Одно это уже делает вашу миссию успешной. Так не останавливайтесь на достигнутом.
Этот по-прежнему благодушен и, кажется, куда более доволен, чем второй. Знать бы еще, чем это довольство вызвано.
— И еще, парень: теперь тебе есть, с чем идти к своим, есть имена и авторитет, который стоит за ними. Но не думай, что эти карты можно разыграть в бакани с господином Лылахом. Ему на стол ежемесячно ложиться с дюжину доносов на меня и раза в два больше на хан-кама. Так что эта раздача сильна только с вашей Пушкой и нашим Бешеным Конем.
— Я надеюсь, молодой человек, что вы все уяснили. А теперь покиньте нас.
— Вот ключ от комнаты, — впервые подал голос Ирджин. — Ближе к лестнице, через три двери от этой.
Туран молча встал и вышел. У него оставалось еще целых десять минут, чтобы принять противоядие.
Всю ночь в голове вертелся «ковер Нершахана», который как не поверни, а кажется кривым и вечно — разной формы. Но дотошные измерения ясно говорят, что выполнен он строго в виде прямоугольника. Это все узор. Хитрый, играющий с тем местом, куда ковер постелен, меняющийся сам и меняющий всю комнату. Вот и мучился Туран, пытаясь сообразить, что делать с этим нершаханом, полученным от посажного и хан-кама. Можно ли его вообще всунуть в скромную туранову комнатушку? А главное — не является ли он дешевой подделкой, которая позорит глупого хозяина, когда в дом его приходит гость, разумеющий в хороших коврах.
Уже за полночь наведался Ирджин, пожелал спокойного сна и удалился в соседнюю комнату. А ведь именно он вплел в узор кхарнскую нить. И вдруг, действительно, нершахан можно повернуть так, что она мелькнет искрой и изменит рисунок заодно со всей комнатой?
Снова замутило, царапнуло горло сушью, напоминая о том, что в этот раз смерть подошла очень близко, но вновь отступила. Вернется. Она всегда возвращается. И пусть, Всевидящего ради, в последний свой визит будет милосердна.
Я страхом страх лечил.
И, в пустоту шагнув,
Обрел бессмертие…
До чего нелепый, неправильный стих, но поди ж ты, выродился этаким последышем, которого только утопить, чтоб не позорил породу. Но жалко. А ну его, к утру или забудется, или ляжет еще одной, видимой лишь Турану, нитью в нершаханский узор.
Все равно не спится, и горло дерет, и ледяная, чуть прислащенная вином вода не утоляет жажду. За окном ночь. Лилово-дымчатая, прозрачная она позволяет разглядеть и двор, и хлев, и полдюжины людей, спешно исчезнувших во тьме. Туран даже позавидовал им, не обремененным иными заботами кроме тех, чтобы их кони не переломали себе ног на темной дороге. На минуту захотелось стать таким же серым призраком, которому не нужно решать сложные вопросы. Например деревенским свинопасом, не подозревающим о существовании нершаханов.
Но новый Карья уже знал, что поедет в Ханму, хотя прежний Туран еще не догадывался, что будет там делать.
А утром карета снова была на ходу.
Некоторое время дорога тянулась вдоль речного берега, порой подбираясь почти вплотную к воде. Тогда в окошко становились видны серый лед, черная полоса леса за ним и редкие дымы костров.
Туран вертел в голове давешний разговор, подбираясь то с одной стороны, то с другой, силясь понять верным ли было принятое решение. Но и получив очередное подтверждение, не успокаивался.
Ошибка. Он где-то совершил ошибку. Или вот-вот совершит. Но теперь ценой его провала будет даже не смерть, но нечто несоизмеримо большее.
Пушки… Пушки — это всегда война. И вовсе не та, овеянная пороховым дымом и оправданная высокой целью, что живет в балладах. Это все ложь.
