Быстро поев, Брент безо всякой надежды на успех поинтересовался:
— Скажите, к вам недавно бродяги не заходили? Несколько человек, с младенцем.
— А что, знакомые ваши? — насторожился хозяин.
— Нет.
— Ну-ну. А то тут у нас какая-то сволочь, — мужик выразительно провел ножом по оселку, — корову у кузнеца свела. Ух, он и злой…
Жрец отмолчался.
— Может, они и у вас чего сперли? — глянув на его мрачное лицо, предположил хозяин.
— Может.
— Видел я их, еще до заката, — смягчился мужик. — Насчет работы спрашивали, только на кой мне в заведении их грязные лапы? Отправил к брату пни корчевать, он как раз поле расширяет. Это до конца улицы и по тропе налево, под самым бором. Да там издалека видно, бревна кучами лежат и пахота свежая…
Неужели наконец повезло?! Брент, позабыв про недопитый скваш, начал вставать из-за стола, но тут за дверью послышался оживленный гомон и в едальню ворвался чернявый мужичок, уже слегка пьяненький и с порванным воротом.
— Слыхали? — с порога выпалил он. — Приезжий йер тваребожцев изловил!
***
Отобранный у доносчика голубок пришелся весьма кстати: Архайн отправил Глашатаям последние известия и провел на карте очередную линию, отсекая еще один кусок Царствия, где Твари точно не было.
Кольцо замкнулась. Осталось только подождать, пока оно не стянется до удавки на шее беглянки. Прорваться за тайное оцепление из созванных со всего Царствия йеров у нее шансов не было.
Если весь предыдущий день Приближенный и обережь гнали без передыху, спеша выбраться из Приграничья, то после поимки тваребожцев сделали привал на часок-другой и дальше пошли спокойным шагом. Останавливаться в Больших Ячменях на ночлег Архайн не пожелал — ему до смерти надоели как вонючие селищанские избы, так и дикоцветье, а в Лесье был храм, по благовонной тишине которого йер неожиданно для себя успел соскучиться. К тому же у него была еще одна зацепка, подкинутая случайно подслушанным на улице разговором, и интуитивная уверенность, что в этом селище им уже искать нечего…
— А красивая девка, — заметил Хруск, идущий позади Радды. Тени от факела соблазнительно подчеркивали девичьи округлости.
— Как жаль, что тваребожцы заморочили ей голову своими бреднями, — с отеческим сожалением поддакнул Архайн, что разозлило девушку больше всего.
— Бреднями?! — возмутилась она. — Это вы скрывали от меня правду!
— А что есть правда? — Йер снисходительно подцепил прядь Раддиных волос, повертел в пальцах. — Всего лишь ложь, в которую мы верим: я — в одну, ты — в другую. Глупая девчонка, тебя испугала внешняя сторона обряда? Таинства на то и таинства, чтобы такие вот дураки не истолковали их превратно, позабыв, что у Двуединого есть и Темный лик! Глашатай забрал бы твою душу и передал ее Иггру, а тело испытало божественные наслаждения, о которых ты грезила…
— Неправда, ни о чем я не грезила!
— Лжешь, — уверенно отрезал Архайн, разжимая пальцы. — Иначе тебя бы не выбрали. Тебе оказали великую честь, рабыня! Но ты изменила Двуединому с первыми встречными и поплатишься за свое малодушие, целиком доставшись Темному.
— А что вы с ними сделаете, господин? — поинтересовался Хруск, видя, что девушка временно лишилась дара речи. У остальных пленников рты и так были заткнуты кляпами, ибо их изощренное сквернословие надоело йеру уже через седьмушку часа.
Приближенный равнодушно пожал плечами:
— Я? Слишком много чести. Доведем их до храма и препоручим братьям. Девку, скорее всего, там же публично и сожгут, а тваребожцев под охраной отправят в Ориту — у них должок перед Глашатаями («за выбивание которого, глядишь, и нам чего перепадет» — говорил довольный вид йера). Мы же продолжим поиски Твари, а вскоре к нам присоединится и главарь этих мерзавцев.
— Да, — запальчиво подтвердила Радда, — Брент найдет нас и освободит!
— Если он за вами вернется, — Архайн паскудно ухмыльнулся, — то я прилюдно извинюсь, что был о нем лучшего мнения. Нет, я имел в виду, что рабу уже пришла пора издохнуть. Дольше семи дней ему не удавалось продержаться ни разу.
***
—…Сидели, подлюки, в Бараньем леске, наши огороды обчищали! — петухом разливался возле стойки чернявый, достигнув своей цели: бесплатной кружки скваша. — Два парня и девка, как монахи и рассказывали. Небось они кузнецову корову и того, сожрали или в жертву Твари принесли!
— Ну наконец-то! — облегченно выдохнул хозяин. — А то я уж извелся весь, на каждого чужака с подозрением гляжу! А Тварь?
— Во! — показал руками рассказчик. — Два обережника на растянутых ремнях вели. Здоровенная, сивая, с виду — вылитый корлисс! Говорят же, что она во всякое зверье перекидываться умеет… Да можете сами сходить поглядеть, еще успеете догнать — их по дороге на Лесье потащили!
У Брента зазвенело в ушах, отрезая его от дальнейшего разговора, да и от мира вообще. Остался только он — и лихорадочно скачущие в голове мысли.
Бродяги и йер двигались в противоположные стороны.
До чего же все-таки полезная вещь — клятва. Дал ее — и навеки избавился от мук выбора, точно зная, как тебе надлежит поступать.
Вот судьба все за него и решила.
Если он отправится спасать — ха-ха! как он себе это представляет?! — непрошеных спутников, то почти наверняка упустит Привратницу, и второго шанса догнать ее не представится.
Как и времени. Сколько ему еще осталось — день, час? Или счет уже пошел на секунды?!
Брент залпом допил скваш, словно испугавшись не успеть. Уставился на кружку. Глиняная, щербатая, с надколотой ручкой, которую один придурок шутки ради спер из едальни, второй невесть зачем тащил в котомке даже через Границу, а третья старательно оттерла песком у ручья, обнаружив под налетом вековой грязи грубо выжженный рисунок: две чокающиеся кружками же руки.
«Шип» Лозы не может размениваться на подобную ерунду.
Умный человек не станет так глупо подставляться под удар.
Не вошедший в полную силу жрец все равно не сумеет одолеть Приближенного.
Седой мужчина по имени Брент с ненавистью швырнул кружку в стену и поднялся, оставив недоумевающего хозяина подметать с пола осколки глины, обетов и благоразумия.
***
В лес скорняка загнала естественная нужда — жена. Хворост у нее, видите ли, кончился, утром печь нечем будет растопить! В лес так в лес, философски подумал мужик, вместе с веревкой пряча за пазуху закупоренную бутылку. На свежем воздухе оно даже лучше идет.
Да только до воздуха встретился скорняку на улице старинный приятель, на ярмарку приехавший; ну как тут не выпить по маленькой? Хворост-то никуда не убежит…
В итоге убежало солнышко. Да и вообще дело успело перевалить за верхолуние… но без хвороста ведь в дом не пустит, гадюка!
