Елена Грушковская - Багровая заря

— Такая, малыш. Ничем не лучше.

И, чтобы окончательно убедить её, я нацедила стаканчик крови из трубки. Карина со страхом наблюдала за мной, смотрела на тонкую струйку крови, вытекавшую из тела донора, а когда я у неё на глазах выпила эту кровь, она увидела дьявольский огонь в моих зрачках и окровавленный оскал моих клыков.

— Я такая же, куколка. Видишь?

Она боялась — я чувствовала её страх. Дрожа, как осиновый лист, она всё-таки не бросилась бежать, а шагнула ко мне и — смелая девочка! — обняла меня за шею.

— Что я могу поделать, если у меня такая мама? Мне остаётся только любить тебя такую, какая ты есть.

— Кривишь душой, детка, — усмехнулась я. — Говоришь, что любишь, а сама дрожишь от страха.

Она зажмурилась и прильнула ко мне всем телом.

— Я тебя не боюсь, мамочка… Не боюсь! Ты не сделаешь мне ничего плохого, я это знаю. Потому что ты меня тоже любишь.

Мне не оставалось ничего, как только обнять её.

— Люблю, куколка. Я это повторяла пять лет, чтобы не сойти с ума, пока сидела в тюрьме Кэльдбеорг. Ты помогла мне там выжить, родная, хотя в то время ты понятия обо мне не имела. И благодаря тебе я выживаю и сейчас.

8.19. Забери меня

Разумеется, на базе "волков" Карине было не место. К концу её каникул я встретилась с Юлей, и та мне сообщила, что уже всё готово для её перевода в школу-интернат для детей-сирот (построена и финансируется "Авророй").

— И там есть ячейка "Авроры"?

Юля улыбнулась.

— Конечно. Начиная с десятого класса.

Меня не было, когда Каспар забрал Карину с базы. Когда я вернулась, в комнате было пусто. На кровати я нашла записку.

Мамочка!

Меня переводят в какую-то другую школу. Это школа-интернат. Я не хочу жить в интернате! Пожалуйста, забери меня оттуда. Если ты не сделаешь этого, я буду считать, что ты меня бросила. И если ты меня любишь, как ты говоришь, ты сделаешь это немедленно. Я очень хочу быть с тобой, и больше никто мне не нужен.

Твоя куколка.

8.20. По ту сторону

Она бросила деревянную лопату, которой разгребала снег.

— Мама!

Нас разделяли прутья чугунной ограды. Я могла бы очень легко перемахнуть через эту ограду, но не стала этого делать. Я только взяла её просунутую сквозь прутья ручку в вязаной перчатке и поцеловала. Её глаза сияли, щёки рдели.

— Мама, ты пришла за мной? Ты заберёшь меня?

— Разве тебе плохо здесь?

— Я здесь одна… Юля меня навещала только один раз.

— Здесь плохие условия?

— Нет, условия хорошие… У меня отдельная комната, кормят три раза…

— Учителя хорошие?

— Да, но… Мама, ты меня разве не заберёшь?

Она прижалась к прутьям — сиротливая фигурка. Как зверёк в клетке. В глазах — боль и слёзы.

— Я буду навещать тебя, детка. Там, со мной, тебе нельзя оставаться.

— Почему нельзя? Мне там понравилось… Да, пусть там холодно, но там я с тобой, мама! Туда ты хотя бы иногда возвращаешься… а сюда ты не придёшь!

— Почему ты так думаешь? Нет, моя родная, я обязательно буду к тебе приходить. Потому что я не могу без тебя.

Она отступила от ограды, горько качая головой.

— Не придёшь… Ты забудешь про меня…

— Карина, как я могу про тебя забыть? Ведь ты моя куколка, моя родная девочка, я тебя люблю! Просто сейчас такое время… Пойми, родная. Здесь тебе будет лучше.

На её побледневших щеках ещё рдели маленькие пятнышки — остатки румянца. На ресницах повисли огромные капли.

— Никогда мне не будет лучше там, где нет тебя…

И она отступила ещё.

— Карина, стой! Нет, не уходи!

Я просунула руки сквозь прутья и успела схватить её. Притянув её к ограде, я положила ладонь ей на затылок и пригнула её голову так, что её лицо втиснулось меж прутьев.

— Я приду ещё, куколка. Не скучай, я обязательно приду. Живая или мёртвая… Вот, это тебе. — Я всунула ей в руку большую плитку шоколада и фарфоровую фигурку ангела. — Пусть он хранит тебя, пока меня нет. Но я приду, ты не сомневайся.

8.21. Если она не проснётся

Каспар выглядел виноватым, не мог смотреть мне в глаза.

— Аврора… На Карину было покушение. Орден пытался похитить её. Прости, мои люди сплоховали.

За два месяца я навестила её три раза. Она плакала. В последний раз она мне сказала: "Я боюсь, мама. Я видела какие-то чёрные тени над крышей вон того здания". И показала на здание напротив школы. Я сказала: "Не бойся, всё будет хорошо". И поручила Каспару присмотреть. А он просмотрел.

— Кто её отбил у похитителей? — спросила я. — Наши? "Волки"?

— Нет, — сказал Каспар. — Какая-то чужая — на первый взгляд, подозрительная особа. Она обратилась к первым встречным "волкам" и передала им девочку с рук на руки. Мы её на всякий случай задержали — подумали, что ты захочешь с ней побеседовать.

— Захочу, — кивнула я. — Но позже. Сначала к Карине.

"Волки" доставили Карину в центр к доку Гермионе: она была без сознания. Над прозрачным куполом синело мартовское небо. Глаза Карины были закрыты, как будто она спала, но это состояние не было сном. Док сказала, что не может сразу наверняка определить, какое нужно лечение. Она должна была её всесторонне обследовать.

Алекс тоже был здесь.

— Аврора, тебе следовало поручить её охрану мне, — сказал он.

На тумбочке возле кровати стояла фигурка ангела с отломанным крылом. Ею Карина выбила глаз одному похитителю. Она защищалась, как могла.

Руки Карины были тёплыми, она дышала, но не просыпалась и ни на что не реагировала. На первый взгляд это было похоже на обыкновенный сон, но док сказала, что это сон патологический. Карину нельзя было разбудить.

Я нагнулась к её ушку и позвала:

— Куколка… Доченька, ты меня слышишь? Это мама.

Она не открыла глаза, не улыбнулась. Каспар угрюмо молчал. Он чувствовал себя виноватым. В его взгляде сквозила тревога. Он смотрел на Карину и думал о том, что я с ним сделаю, если она не проснётся. Я сказала, отвечая на его мысль:

— Я отрублю тебе крылья, определённо.

Он вздрогнул: у меня жена и двое детей. Я сказала:

— Молись, чтобы она проснулась. Молись хоть самому дьяволу.

Как ему стало нехорошо! Он пошёл по коридору, сутулый и озабоченный, но я догнала его. Он вздрогнул, почувствовав мою руку на своём плече. Я повернула его к себе лицом, упёрлась своим лбом в его лоб.

— Каспар, кореш ты мой… Как ты мог подумать, что я могу искалечить тебя? — сказала я, глядя ему в глаза. — Да, ты виноват, ты недоглядел, не выполнил моё поручение. Но виноват не только ты. Я тоже. Мне следовало… Ладно, не будем сейчас говорить, что мне следовало… Это жжёт мне сердце.