— Молчи, Кунда, — испуганно влез Сай. — Не то он и тебя воспитывать станет…
Асахиро Ли встал из-за стола и подошел ко мне.
— Что ты задумал, Чэн? — вполголоса спросил он.
— В Шулму он идти задумал, — вместо меня ответил Кос. — А то как же! Вы там были, Джамуха был, а он — нет! Чего тут непонятного?! Я его с самого детства помню — никогда ждать не любил, хоть ребенком, хоть сейчас. Не любил и не умел. Да, вовремя я уволился…
— Хороший у нас человек Кос ан-Танья, — улыбнулся Я-Единорог. — Да, Заррахид?
— Да, — очень серьезно ответил эсток.
3
Пока мы добирались до назначенного места встречи — пешком, как советовал Фань Анкор-Кун в своих записях, и покинутый Демон У шумно тосковал в конюшне — у меня в голове бродили разные мысли, иногда забираясь в такие закоулки сознания, куда я и сам-то опасался заглядывать. Или даже не знал о их существовании.
Возьмем, к примеру, рассказ Матушки Ци об Этике Оружия — верней, об эпохе ее зарождения — в результате чего поединки превратились в Беседы и стали бескровными. Ведь как раз тогда мы, люди, решили, что оружие — не просто вещь, но вещь-драгоценность, вещь-символ и даже вещь-святыня. То есть как бы уже и не совсем вещь. Уничтожать такую — сперва глупость, затем — грех, и наконец — святотатство. Я и помыслить-то не мог, что из-за какой-то неловкой оплошности (хоть своей, хоть со-Беседника) способен сломать Единорога. Вот и сейчас — как подумаю, так просто в пот бросает!
Опять же, одних названий оружия — если даже не считать собственных имен — великое множество. Такого разнообразия нет среди никаких других… вещей. Оружейники до сих пор спорят: Малый Крис или та же Чинкуэда — это короткий меч или все-таки кинжал? Большой Да — это еще меч или уже алебарда?!
И впрямь впору говорить о новой расе…
И все-таки — с какого момента Беседа превращается в поединок и наоборот? Где зародыш насильственной смерти?! Можно убить, ненавидя — но разве в Шулме ненавидели рабов, сходясь с ними лицом к лицу во время тоя?
Зачем шулмусы выпускали в круг чужаков?!
Они хотели доказать. Доказать не-шулмусам, не-таким, как они, свое превосходство. Это было для шулмусов жизненно необходимо — доказывать. Успешный набег — доказательство военного умения, более тучные стада — доказательство богатства, укрощение дикого жеребца — доказательство отваги; бой один на один с чужаком на глазах всего племени — доказательство силы и превосходства.
Не умеющий доказывать любой ценой, не гнушаясь никакими доводами, вплоть до убийства — умрет.
А умеющий или научившийся — будет принят в племя.
Он — свой. Теперь он — свой.
Он тоже умеет доказывать. Он — шулмус.
С белой кошмы — на пунцовую… Клинком подать.
Джамуха Восьмирукий и Чинкуэда отлично поняли это — и сумели доказать свое право на власть в Шулме, безошибочно выбрав время, место и способ.
А что доказывали Тусклые, принося жертвы Прошлым богам?
Они доказывали жизнеспособность своей расы (человечества или Блистающих) согласно канону учения Батин.
Ну а я, я сам — Беседуя с тем же Фальгримом, я ведь тоже доказываю?!
Да. Безусловно.
…И когда я понял разницу — я беззвучно расхохотался, весьма удивив этим идущих рядом Коса и Асахиро.
Фаризу было трудно чем-то удивить.
— Ничего, ничего, — шепнул я им. — Все в порядке… это я так.
И мы зашагали дальше.
Дальше…
Шулмусы и Тусклые доказывали КОМУ-ТО! Что бы они не доказывали — всегда был кто-то, кто должен был оценить весомость их доказательств! Кто-то — Творец, противник, соседнее племя, старейшина Совета, другой народ, соперник, друг, брат, прохожий, чужак…
Кто-то.
Кто-угодно.
И этот кто-то не мог быть для доказывающего со-Беседником. Ибо Беседа подразумевает общую попытку выбраться к истине.
Общую. И при этом не обязательно выбираться только к истине Батин.
Беседа подразумевает умение не только говорить, но и слушать.
А значит — слышать.
Значит — понимать.
Нельзя понимать, не гнушаясь никакими доводами; нельзя понимать, не желая услышать; нельзя услышать, перекрикивая друг друга; нельзя беседовать с врагом…
Враг — это неизбежность поединка; со-Беседник — это попутчик, с которым вместе идут по Пути, пусть даже и по Пути Меча — но при этом ты уже не один против неба. Пресеки свою двойственность… и пойми, что он — это ты.
И когда я доказываю, Беседуя с Фальгримом — в первую очередь я доказываю самому себе. А Фальгрим помогает мне в этом, потому что я не борюсь с его эспадоном Гвенилем — я борюсь с собственной леностью, гордыней, неумением; я борюсь сам с собой.
Даже если иногда мне кажется, что я борюсь с Фальгримом.
И поэтому я никогда не убью Беловолосого.
И поэтому он никогда не ранит меня.
И поэтому могучий Гвениль никогда не выщербит Единорога.
И поэтому…
— Пришли, — тихо бросает Кос, трогая меня за плечо. — Вон, за углом забора… Видишь?
Да, я видел.
И край бортика водоема, облицованный плиткой и отражающий рассеянный свет звезд; и тень рядом с ним.
— Пришли, — согласился я.
4
Я оставил своих спутников возле забора, а сам двинулся к водоему, наскоро договариваясь с Единорогом о том, что каждый из нас будет говорить сам за себя и с себе подобным.
Все равно говорим мы одно и тоже… или почти одно и то же. А когда надо оставаться начеку — не до раздвоения и внутренних голосов.
…Сказать, что Эмрах ит-Башшар удивился, увидев меня — это значит ничего не сказать.
— Ты? Как это… то есть — откуда? И зачем?!..
Говорил он невнятно, потому что трудно говорить внятно с отвисшей до пояса челюстью.
— Я, оттуда и затем, — приблизившись, сказал я. — Ну ты даешь, Эмрах… сперва сам в гости набиваешься, загадки всякие загадываешь, Беседуешь по душам — а теперь как не родной! Ты что, вправду мне не рад?!
— Я ждал не тебя, — набычившись, заявил Эмрах, и руки его как бы невзначай легли на пояс.
Поясом был Маскин Тринадцатый.
— А ты не допускаешь мысли, что она — моя возлюбленная? — задумчиво протянул я, делая вид, что не замечаю враждебности харзийца. — Моя нежная и трепетная лань…
— Кто — она?
— Она. Та, которую ты ждал. Может быть, я ревную?!.. Эй, услада моих очей, выйди к нам!..
Из темноты возник Кос — как всегда, невозмутимо-спокойный.
— Доброй ночи! — приветливо поздоровался он. — Услада очей сейчас придет. У нее серьга выпала — вот найдет и придет. А пока услаждайте очи мною. Хорошо?
