Однако он вызывал самые теплые чувства, и все время моего пребывания там я невольно вспоминал дворец Леди в Скае. Фольквангр рядом с ним что цветущее дерево рядом с фиалкой, но они оба проникнуты одним духом.
На воротах были нарисованы мантикоры, стоящие на задних лапах. В зубах они держали маргаритки, как пасущиеся коровы порой держат лютики, и маргаритки цвели у них под ногами, а справа и слева желтели еще маргаритки, только уже не нарисованные, а настоящие, ибо крепостной ров был сухим, как в Утгарде, и засажен цветами наподобие сада, а перед самыми воротами стояли каменные мантикоры.
Навстречу нам вышли слуги и служанки, прекрасные молодые женщины, которые могли бы с легкостью выйти замуж за любого, кого выберут. Все они премного изумились, что Линнет, которую никто не надеялся вновь увидеть, неожиданно вернулась; а вслед за ними такое же удивление выразили степенный старый господин с серебристыми усами и изборожденным шрамами лицом и веселая седовласая леди, похожая на суетливую, воркующую от радости дикую голубицу.
— Это Кирстен, — сказала мне Линнет, — милая, милая Кирстен, которая умерла, когда мне было четырнадцать, и моя дорогая сестра Лиша, умершая родами. Отец, позвольте представить вам сэра Эйбела Благородное Сердце. Сэр Эйбел, это мой отец, лорд Лейфр.
— Убитый инеистыми великанами, напавшими на Голденлаун, — с улыбкой промолвил лорд Лейфр, протягивая мне руку.
— Моя мать, леди Лис.
Она взяла мою руку обеими своими, и тепло тех трепещущих рук и маленького застенчивого лица мгновенно покорили бы мое сердце, будь даже я заведомо неприязненно расположен к ней и ее мужу.
— Вы можете оставаться у нас сколь угодно долго, сэр Эйбел, и наслаждаться счастьем каждый момент своего пребывания здесь.
Вскоре начался пир. Снаружи, за стенами Утгарда, сгустилась ночная тьма и пошел снег, а когда мы вдоволь наелись и напились, пропели старинные песни и поиграли в разные игры, вышли в сад, залитый ярким солнечным светом и пестрящий летними цветами.
— Это мамин грот, — пояснила Линнет, — такая уютная пещерка, сооруженная нашими садовниками. Когда мои родители поженились, при дворе считалось модным иметь грот: укромный уголок, где влюбленные могут целоваться и держаться за руки, сокрытые от посторонних глаз, а также от солнечных лучей в жаркие дни. Отец распорядился соорудить грот в угоду моей матушке, прежде чем привез ее сюда.
Я невольно вспомнил пещеру, где лежал на мху с Дизири, но ничего не сказал.
— Только он нагоняет на меня страх, хотя я не сознавала этого, покуда не заговорила о нем. Наверное, дело в том, что в детстве нам с сестрами запрещали заходить туда. Поэтому я не стану заходить, но вы можете, коли хотите посмотреть.
Она явно ожидала, что я зайду, и я так и сделал. Я вовсе не предполагал найти там Дизири — я знал, что не найду. Но вид грота пробудил во мне яркие и сладостные воспоминания, и я надеялся, что они станут еще ярче, коли я зайду. Исполненный такой надежды, я спустился по нескольким каменным ступенькам, перешагнул через узкий ручеек и вошел в грот. Я знал, что там нет никаких драконов и нет глубокого колодца, ведущего в море Эльфриса. И здесь я не ошибся.
Вместо них я обнаружил внутри усыпанный чистым песком пол и туннель с грубо отесанными каменными стенами, который казался путем к сокровенным тайнам холма, а затем услышал знакомый мяукающий голос:
— Сэр Эйбел? Сэр Эйбел? Я вас узнал. Я чую псиный запах, идущий от вашей одежды. Этот туннель ведет наружу?
— Мани? — Я остановился и почувствовал, как он трется о мою ногу. — Я не знал, что ты здесь. Это странное место.
— Знаю, — сказал Мани, а потом добавил: — Возьмите меня на руки.
— Многие из этих людей уже умерли, но похоже, это не имеет никакого значения.
Он лишь мяукнул в ответ. Когда я взял кота на руки и понес, он дрожал всем телом.
Я не стану говорить, сколько времени провел в гроте. Время в Скае течет иначе, чем в Митгартре или в Эльфрисе. В зале Утраченной Любви оно опять-таки течет иначе, и возможно, там вообще нет времени, а есть лишь представление о нем. Этела говорила, что никто из нас не задержался там долго.
Мани поднял голову и принюхался. Услышав частое посапывание кота (он лежал у меня на руках), я тоже принюхался.
— Чую запах моря.
— Так, значит, оно такое? Я никогда не видел моря. Ваш пес постоянно болтает о нем. По-моему, он от него не в восторге.
— Он сидел на цепи в пещере Гарсега на морском дне. Уверен, ему не понравилось.
— Сажать на цепь псов можно и должно, — сказал Мани, — а вот котов нельзя лишать свободы. — Он выпрыгнул из моих рук, и минуту спустя до меня донесся его голос: — Я вижу свет впереди и слышу шум воды.
Вскоре я сам увидел свет и услышал глухой рокот набегающих и разбивающихся о берег волн. Я понял, что близок к цели.
Серые каменные стены грота подступили с обеих сторон, и я (вспомнив вход в пещеру и узкий ручеек перед ним, через который перешагнул) остановился и оглянулся: мне вдруг показалось, что я сбился с пути и возвращаюсь обратно к выходу. Слабым и далеким был свет в конце туннеля позади. Слабым и далеким, но не настолько слабым и не настолько далеким, как следовало бы. Я прошел почти лигу и все же по-прежнему видел неровную арку входа, а также камни и заросли папоротника за ней.
— Там какая-то женщина! — крикнул Мани.
Тогда я все понял и, выхватив Этерне из ножен, бегом бросился вперед.
Парка сидела и пряла, как прежде, но на мгновение подняла глаза от скручиваемой нити и промолвила:
— Сэр Эйбел Благородное Сердце.
Я осознал вдруг, что никогда не понимал толком значения этих слов, покуда они не прозвучали из уст Парки. Я опустился на колени, склонил голову и пролепетал:
— Ваш преданный слуга по гроб жизни, миледи.
— Тебе нужна другая тетива?
— Нет, — сказал я. — Тетива, подаренная вами, не раз сослужила мне хорошую службу, хотя она тревожит мой сон и насылает разные сновидения.
— Ты должен убирать ее подальше, когда ложишься спать, сэр Эйбел.
— Мне бы не хотелось так поступать с ними, миледи. Они рассказывают мне о своей прошлой жизни, и, слушая их, я начинаю больше любить свою собственную.
— Почему ты пришел? — спросила она.
Я объяснил, по возможности обстоятельнее, без всякой помощи Мани, который перебивал меня и комментировал мои слова чаще, чем мне хотелось бы.
Когда я закончил, Парка указала рукой вдаль, за буруны.
— Это там? То, что я ищу?
Она кивнула.
— Я умею плавать, — сказал я Мани, — но не могу взять тебя с собой. Как не могу взять свой меч или свою одежду.
