Запах Бертильды исчез. Но даже если бы она вдруг умерла, была унесена вампирами, вознеслась на небеса или провалилась сквозь землю, остался бы след её присутствия. Значит, это морок. Обман.
Арне упрямо поднимался по западному склону холма, пока прямо перед ним не запахло соблазнительно и призывно. Он поднял взгляд и увидел девушку в тонкой, просвечивающей сорочкой. Она улыбалась ему. Она его вожделела. Она была живым соблазном. Юноша только моргнул.
…найди её до исхода ночи…
У оборотней очень сильно животное начало. Запахи, источаемые незнакомкой, требовали немедленно ответить на призыв. Девушка протянула руки — очень белые, мягкие, полные и необыкновенно красивые, — и заключила рыцаря в объятья. Её аромат ударил оборотню в голову и лишил воли.
…найди её до исхода ночи…
Всё стало неважно. Незнакомка ласкала его, усиливая охватившую юношу страсть, и оборотень сам не заметил, как его руки сорвали с неё сорочку. Он впился губами ей в губы — мягкие, зовущие, и вдруг в нос ударил новый запах.
Запах торжества.
Торжества хищника, настигшего добычу.
Объятье вдруг показалось Арне капканом. Он отшатнулся — не думая ни о чём, не помня даже о даме своего сердца, о том, зачем он здесь, не приводя ни одного резона, только вдруг почуяв волчьим чутьём ловушку и стремясь как можно быстрее вырваться на волю. Девушка держала его с неожиданной силой и уже не мягко увлекала на траву, а пыталась повалить. Арне рванулся сильнее, а потом, отчаявшись, ударил, отшвыривая от себя опасного врага.
И замер, почуяв её боль и ещё больше — досаду и ненависть. Он стоял над опрокинутой навзничь девушкой, голый по пояс, с распущенными завязками штанов и, не веря себе, смотрел на дело своих рук. На женщину, которую он ударил. Он, рыцарь, поднял руку на женщину. На слабое существо, которое клялся защищать именем Заступника. Её плечо было разбито в кровь. Лицо искажено злобой. Арне перехватил её взгляд, смутился и, попятившись, затянул завязки штанов. Он, оборотень, защитил себя от опасного врага. Девушка не казалась беспомощной, она зажимала руку и изрыгала чёрные ругательства. Вожделение исчезло.
Не слушая, он осторожно обошёл незнакомку и продолжил подниматься. Вслед ему неслись проклятия.
…найди её до исхода ночи…
Он ударил женщину. Он недостоин звания рыцаря.
…найди её до исхода ночи…
* * *
Хор пел и в такт этой песне покачивалась платформа. Магда чувствовала дурноту. У неё были свободны руки, но что толку?.. Она стояла слишком высоко от земли, не спрыгнуть. Сколько бы братья-заступники не твердили о ночных полётах ведьм, воздух — чуждая им стихия. Силу женщина получает от земли, земля — мать всех живущих. Можно призывать луну, но стоять надо ногами на земле, впитывая её поддержку босыми ногами. В воздухе была песня. И песня сковывала душу, отрезая от земли. Отрезая от мира.
— Забудь обо всём. Отринь горести. Освободитель примет тебя. Он ждёт твою душу, он проводит её — свободную — в настоящий дом. Там никто не причинит тебе вреда. Там будет покой. Покой. Покой. Только покой — и ничего больше. Забудь обо всём. Отринь узы плоти. Забудь. Забудь. Забудь.
На мгновение Магда поверила. Душа её жаждала покоя. Покоя жаждало тело. Она устала, бесконечно устала. Шепотки в деревне. Сальные взгляды. Липп, вывернувший самые тайные воспоминания. Предательство любимого человека. Угроза костра. Спасение, бегство, снова беда… покой… как хочется покоя… просто — забыть обо всём. В ушах ещё звучали откровенные до отвращения слова Виля, как он расписывал, как бы развлёкся с ней. С её телом. Как будто она и не человек вовсе.
…я превращу тебя в червяка…
…хорошо держишься, Маглейн…
…а это тебе от меня… вернёшь потом…
…потом… потом… потом…
Магда потрясла головой.
Нож.
У неё был нож. Нож, которым приносили жертвы на алтаре в её лесу. На её алтаре.
…железом и кровью…
Она коснулась изрезанных пальцев. Кровь. Её кровь. Прижала к ним нож — плашмя — и зашептала его. Расплела косу. Поднялась на ноги.
— Во имя умершей луны — ради луны рождающейся, — нетвёрдым голосом произнесла девушка, выдёргивая два волоса. Длинные, светлые, они словно слегка светились в предутреннем полумраке. Сплела их вместе, пачкая кровью.
— То, что было вместе, да останется связанным, — продолжила ведьма, расплетая волоски. Один повязала на запястье, второй привязала к рукояти ножа. — Сёстры мои дали силу — силу я беру. Сёстры мои применили власть — власть я забираю. Железом и кровью. Лесом, что принял меня. Алтарём, что пил мои жертвы. Дай моим рукам меткость. Дай мне обрезать путы. Верни мне то, что было мне дано. Силой моей. Властью моей. Волей ведьмы.
Зажмурившись, она бросила нож в сторону одного из столбов. И, выждав время, дёрнула рукой, к которой был привязан второй волос. Нож перерубил верёвку, на которой качалась платформа, у самого кольца, а после вернулся в руки ведьмы, как будто привязанный к нему волос был связан с волосом на её запястье. Как будто они могли выдержать его вес. Нехитрое колдовство, но на него способны немногие. Ведьма могла бы совершить его у себя дома. На алтаре. Или — на встрече проклятых, где волшебство разлито в воздухе. Где его слишком много. Платформа накренилась. Магда ухватилась за шест и, присев, осмотрела верёвку. Слишком короткая. Она вздохнула. Кое-как распоясалась и привязала себя за пояс к шесту.
— Железом и кровью, — снова произнесла она и снова послала нож в полёт. На этот раз ей не удалось его удержать. Он упал на землю у столба, оставив Магду отвязывать одну из верёвок от платформы голыми руками. Пальцы болели, кровь мешала хвататься. Девушка снова и снова старалась развязать узел, но пальцы соскальзывали с верёвки.
— Кровью моей, — выдохнула девушка. — Во имя умершей луны. Ради нового дня.
Наконец, верёвка поддалась. Магда кое-как привязала её к концу той, которую оставила прикреплённой к углу платформы. Та качалась, вызывая у девушки тошноту и воспоминания о том, как Липп уносил её подальше от Фирмина, захваченного братьями-заступниками. Уносил, спасал, чтобы через небольшое время предать.
…такова моя природа…
Спустила верёвку вниз. Она немного не доходила до земли. Сойдёт. Вытащила и обвязала вокруг пояса.
— Лесом, что принял меня. Землёй, что кормила меня. Волей ведьмы.
И спрыгнула, зажмурившись и с трудом удерживаясь от визга. Она слишком хорошо помнила, что без помощи Виля не смогла бы спуститься по верёвке. Не смогла бы даже удержаться на ней. Полёт был недолгим и вскоре её больно дёрнуло поперёк туловища. Рядом упал забытый наверху железный прут. Теперь надо было развязаться.
* * *
Арне легко добрался до вершины холма, до западного пролома в старой крепостной стене… и попятился. Перед ним, неприятно улыбаясь, стояли вампиры. Не такие, как Вейма — нервные, чуткие, вспыльчивые, но слабые, — нет. Он загривком ощутил исходящую от них силу. Вампиры — самые проклятые из всех. От них так и веяло смертью.
Слова были не нужны. Ни ему, ясно ощущавшему, что они кинутся, как только он шагнёт к пролому. Ни им, с самодовольными улыбками ожидавшими, когда он подставится настолько, чтобы на него можно было напасть. Их было четверо и — Арне не знал, — это были те самые вампиры, которые поднимали Магду в воздух. Ульберга обещала им кровь оборотня, если он попробует войти в западный пролом, нарушив святость творимого за ним таинства. Ульберга обещала, что сама ответит стае. Они ждали.
Арне попятился. Вампиры переглянулись и зло, обидно захохотали. Юноща был достаточно знаком с Веймой, чтобы понимать, что они чуют малейшее движение его души. И наслаждаются сомнениями, неуверенностью, страхом…
Страхом.
Рыцарь не ведает страха.
Но даже рыцарь может отступить, если противник сильнее, если врагов больше.
Но может ли рыцарь бросить свою даму в беде?
