— А где князь-то? — спросил Ольг, садясь на широкую лаву.
— Посиди со мной, он скоро будет, коня ему подарили, вот он на белом коне по белому снегу и поскакал.
— Эх, сестрёнка, — задумчиво молвил Ольг, обнимая Ефанду за плечи, — сколько того снега истаяло с тех пор, как Рарог князем новгородским стал. Много вместило это время: кто обрёл многое, кто потерял, что-то из старых устоев порушилось на очах, а что-то, напротив, возросло и окрепло.
— Да, взросло и окрепло, — опустив очи на чрево, а потом, задумчиво глядя вдаль, проговорила Ефанда. — С Рарогом у нас чудно получается: чем больше мы вместе, тем ближе и роднее становимся друг другу, тем тяжелее любая, даже короткая разлука. Вот ускакал он, знаю, что ненадолго, а уже скучаю…
— Главное, сестрица, ты нас с Рарогом силой своей обережной хранишь, дякую тебе! — Ольг поцеловал сестру в темя. Они ещё посидели, вспоминая былое, давнее и не очень. Вот и копыта застучали во дворе.
— Приехал! — радостно молвила Ефанда, вскакивая с места.
Рарог вошёл, весёлый, возбуждённый недавней скачкой.
— Чудо конь, Ефандушка! — воскликнул он. — А как снегу-то радуется, чисто младенец! А, Ольг, ну, здравствуй, шурин! — крепко обнял он брата жены. — Как дела в Ладоге, что нового?
— Помощник мой Мишата с присущим ему тщанием «просеивает», как брашно сквозь сито, всех купцов и охоронцев, что возвращаются из Хазарии, и по их рассказам занятный получается расклад…
— И что ж по нему выходит?
— А то, Рарог, что, скорей всего, грядущим летом или осенью быть сражению большому с хазарами. Мало того, что у нас с ними было уже несколько стычек на пограничьях, в Итиле открыто среди хазарских беев и тарханов всё чаще ходят разговоры о походе на Новгород.
— Значит, пора, брат Ольг, принять меры к упреждению хазарской опасности. Не ждать, когда они к нам заявятся, а начинать подтягивать со всего княжества рати к Ростову, поближе к границе с Хазарией, чую, потом времени всех собрать не будет, ворог наш конный, быстрый. Как у тебя дела с подготовкой конницы?
— В порядке конница, только для схватки с хазарами маловато коней, — вздохнул воевода, — что могли, по окрестным землям собрали. Но у вепсов, сам знаешь, лошади под седлом ходить не привыкли, их в хозяйстве за помощников, как и коров, держат, а верхом садиться не принято. Прикупить бы добрых породистых скакунов, да дорого непомерно…
— Давай-ка, брат, соберём старейшин, бояр да купцов на совет, надобно убедить их выделить нужную помощь.
— А ну-ка, мужи важные, — шутливым тоном позвала их Ефанда, — за стол садитесь, свои речи государственные и там вести можете, остынет ведь всё!
— А мы завсегда готовы, — улыбнулся проголодавшийся после скачки по заснеженным полям и перелескам Рарог.
— Ещё какие вести? — спросил князь, когда они уселись за дубовый стол.
— Из Киева-града не менее занятные вести приходят, особенно про нашего давнего знакомца Скальда. Эх, жаль, упустили тогда лиса!
— Что ж, он полянам неплохую услугу оказал, вместе с дружиной князя Дира хазарских купцов и сборщиков дани в Киев — граде покрошил как капусту! — усмехнулся Рарог.
— Вот-вот, рекут даже, что он женился на девушке из княжеского рода. Кияне его по-своему Аскольдом называть стали, точно так же, как тебя нурманы да франки не Рарогом, а Рюриком или Ререхом кличут, — кивнул воевода. — Потом Скальд взялся охранять купцов на Днепровских порогах, да, видимо, не устоял перед лёгкой добычей.
— Знамо дело, — опять мрачно усмехнулся князь, — почто ждать малую толику платы от тех богатств, которые купцы везут в Царьград и обратно, коли можно взять сразу всё! Никакой нурман не устоит перед таким искушением. На том и Лодинбьёрн с Гуннтором погорели.
— Верно, княже, здесь то же самое. Понятно, что народ киевский стал выказывать недовольство, подозрения пошли, слухи, а потом оплошность случилась: живым ушёл какой-то ловкий малый, когда охрана своих же купцов крошить начала. Ну, Скальд в ответ, мол, случилась ошибка, купцы сами виноваты, платить по уговору отказались, но я-то ещё что, а вот придёт варяг Рерик, будет тогда, хуже некуда!
— Вот песий сын! Кидается, где бы кусок урвать. Он и в нашу сторону хаживал, на Полоцк, да не по зубам орешек оказался! Кривичи путь в Варяжское море через Западную Двину крепко держат!
— Не только на Полоцк, но и, как оказалось, на Волжскую Булгарию, град их главный торговый Булгар тоже пограбить хотел вместе с Диром, да и тут вышло нескладно, наподдали им там.
— Выходит, певец из него славный, а воитель не шибко.
— То уже и Дирос уразумел, и когда наш Скальд собрался на Царьград войной идти, то не пошёл с ним.
— Я слышал, поход неудачный был?
— Да, буря разметала их корабли, Скальд едва спасся. А греки сумели его убедить, что на защиту их встала сама Богородица Влахернская, и так окрутили Скальда, что он принял их веру. Хотя, добре зная певца, это ещё посмотреть надо, кто кого вокруг пальца обвёл.
— Вот тебе и Скальд, вот тебе и байки с побасенками совсем нешуточные выходят! — покачал головой Рарог. — Погоди, что же князь киевский Дирос на сии басни речёт?
— Так уже ничего не речёт, княже. Убил его недавно наш говорливый Скальд, сразу после Царьградского похода. Певец-то вернулся в Киев «просветлённый» тем, что нет, на самом деле, никаких русов, а есть только дикари, варвары, кровожадные звери, коих надо либо уничтожать, либо превращать в рабов. Скальд и сотворил первое благое дело: убил Дира. Занял освободившийся престол, сам теперь правит. Твоим, Рарог, приходом, люд простодушный пуще прежнего стращает. Дескать, идёт, идёт кровавый варяг Рерик, я для вас — единственная защита от него…
Рарог обхватил голову, поставив локти на дубовый стол.
— Значит, моим именем, — наливаясь гневом, будто мех водой, медленно молвил Рарог, — словно онучей смрадной машет сей подлый Скальд, грязные наветы по белу свету обо мне распускает. По Русской Правде такое не прощается! Смерти повинен разбойник и лжец! — князь с силой саданул кулаком по дубовой столешнице, аж подпрыгнула стоявшая на ней посудь.
— Коли б не хазары, пошли б хоть сейчас спросить с певца за дела его, — сокрушённо молвил воевода. — Да о другом сейчас думать надобно…
Волхв Древослав, оказавшись в Нов-граде, прежде всего отправился на Перуново капище к отцу Богумилу. И сразу почуял неладное то ли во взоре, то ли в мыслях верховного кудесника.
— Что стряслось, брат Богумил? — обеспокоенно вопросил изборский ведун.
— На днях весть от киевских волхвов пришла печальная, воины Ас-Скальда убили отца Хорыгу…
