— Я тебе не верю, — сразу же выпалила она. Бреман печально улыбнулся:
— Нет, веришь. Ты знаешь, что я говорю правду. Ты должна чувствовать это. Я не твой отец. Но, возможно, правда еще горше. Возможно, суеверие твоих односельчан заставило их поверить, будто я — тот самый человек, что породил тебя. Они знали мое имя и решили, что твой отец, одетый в черное чужестранец, владевший магией, — это я и есть. Но послушай меня, Марет, здесь есть о чем подумать, и боюсь, это будет тебе неприятно.
Девушка сжала губы:
— Почему-то меня это не удивляет.
— Еще до нашего разговора я думал о природе твоего магического дара. Врожденная магия, магия, родившаяся вместе с тобой, присуща тебе точно так же, как твоя плоть. Такую встретишь нечасто. Она была свойственна обитателям волшебного царства, но почти все они, кроме эльфов, умерли много веков назад. Да и эльфы почти полностью утратили свой волшебный дар. А друиды, и я в том числе, не обладают врожденной магией. Так откуда же она взялась, если твой отец друид? Допустим на минуту, что это так. Кто из друидов обладал подобной магией? Кто владел той магией, которая могла передаться тебе с момента зачатия?
— О духи! — тихо произнесла она, поняв наконец, к чему он клонит.
— Подожди, не говори ничего, — поспешил перебить старик. Он потянулся вперед и взял девушку за руки. Она не сопротивлялась, ее глаза расширились, лицо застыло. — Будь сильной, Марет. Ты должна. Односельчане описывали твоего отца как духа, как призрак, дьявольское создание, умевшее принимать любые обличья, которые были ему нужны. Ты сама употребила эти слова. Друиды не пользуются магией такого рода. Но есть другие, для кого владение такой магией не составляет труда.
— Ложь, — прошептала Марет, но в ее словах не чувствовалось уверенности.
— У Чародея-Владыки есть существа, которые могут принимать человеческий облик. Они делают это по разным причинам. Например, для того, чтобы попытаться погубить тех, чье обличье принимают. Обманом они стараются одержать над ними верх, использовать их. Иногда они губят людей, чтобы вернуть себе хотя бы часть того, что утратили вместе с человеческой сущностью, чтобы хоть немного пожить той жизнью, которая закончилась для них, когда они стали теми, кто есть теперь. А иногда они делают это просто по злобе. Магия, во власти которой находятся эти создания, настолько вошла в их плоть и кровь, что они прибегают к ней не задумываясь. Они сами не знают, что творят. Их действия подчинены инстинкту и направлены лишь на то, чтобы удовлетворить любое желание, возникшее в данный момент. Они не признают ни разума, ни чувств — только инстинкт.
В глазах Марет заблестели слезы:
— Так мой отец?.. Бреман медленно кивнул:
— Это объясняет, почему магический дар родился вместе с тобой. Врожденная магия — дьявольский подарок, оставленный тебе в наследство твоим отцом. Не дар друида, а дар существа, для которого магия стала жизнью. Это так, Марет. Я понимаю, как тяжело согласиться с этим, но это так.
— Да, — шепнула она так тихо, что он едва расслышал. — А я так верила…
Голова девушки поникла, и она разрыдалась, стиснув руки старика. Волшебная сила отхлынула и, растаяв вместе с гневом и напряжением, темным клубком свернулась где-то в глубине ее существа.
Бреман придвинулся ближе, обнимая ее за плечи своей худой рукой.
— И еще одно, дитя мое, — мягко произнес он. — С этой минуты я — твой отец, если ты готова принять меня. Ты будешь мне роднее собственного ребенка. Я много думал о тебе и готов помочь всем, чем смогу, в твоих попытках понять природу твоего магического дара. И первое, что я хочу тебе сказать: ты совсем не то, что твой отец. Пусть ты рождена от него, но в тебе нет ничего похожего на то темное существо, которым он был. Твоя волшебная сила принадлежит только тебе. Она подвластна лишь тебе одной, и это тяжкая ноша. Но хотя она досталась тебе от отца, не она определяет твой характер и твое сердце. Ты добрая, сильная девушка, Марет. В тебе нет ничего от того дьявольского создания, которое породило тебя.
Марет прислонила голову к его плечу:
— Откуда тебе знать? А вдруг я как раз такая?
— Нет, — успокаивал старик, — нет, ты совсем не то, что он, дитя. Совсем не то.
Бреман поглаживал темные волосы девушки и прижимал ее к себе, давая выплакаться, позволяя излиться боли, накопившейся за столько лет. А когда боль уйдет, наступит опустошенность и оцепенение и ей понадобится новая цель и надежда, чтобы заново наполнить свою жизнь.
Теперь он знал, что сможет дать их ей.
Прошло два дня, прежде чем Кинсон Равенлок вернулся. Он появился из долины на закате в лучах дымного оранжевого света, исходившего из огромных печей Дехтеры. Жителю приграничья не терпелось рассказать друзьям новости. Одним махом скинув пыльный плащ, он радостно бросился к ним и обнял обоих.
— Я нашел человека, который нам нужен, — объявил он, шлепнувшись на траву, скрестил ноги и взял из рук Марет бурдюк с элем. — По-моему, он как раз тот, кто нам нужен. — Кинсон улыбнулся еще шире и быстрым движением пожал плечами. — К сожалению, мне не удалось его уговорить. Кто-то должен убедить его, что я прав. Поэтому я вернулся за вами.
Бреман кивнул и подвинулся к бурдюку:
— Поешь, выпей и расскажи нам обо всем.
Кинсон поднес бурдюк ко рту и запрокинул голову. Солнце садилось за западный горизонт, и в наступающих сумерках освещение стало быстро меняться. В отблесках света Кинсон уловил в глазах старика какое-то беспокойное темное мерцание. Не говоря ни слова, он взглянул на Марет. Она ответила ему прямым взглядом.
Житель приграничья опустил бурдюк и озабоченно спросил:
— Что-то случилось, пока меня не было? Какое-то мгновение все молчали.
— Мы рассказывали друг другу истории, — ответил Бреман. В его улыбке сквозила грусть. Он посмотрел на Марет, потом на Кинсона. — Не желаешь ли послушать одну из них?
Кинсон задумчиво кивнул:
— Не прочь, если ты считаешь, что у нас есть для этого время.
Бреман потянулся к руке Марет, и девушка подала ее старику. В ее глазах стояли слезы.
— Думаю, на эту стоит потратить время.
И по его тону Кинсон понял, что так оно и есть.
Урпрокс Скрел сидел один на старой деревянной скамье. Он наклонился вперед, положив руки на колени, и держал в одной из них нож, в другой — кусок дерева. Он ловкими, выверенными движениями обстругивал деревяшку, разворачивая то так, то эдак, — только стружки разлетались. Он делал что-то замечательное, хотя сам еще не знал, что именно это будет. Таинственная неизвестность только добавляла удовольствия. Кусок дерева хранит в себе различные возможности, прежде чем ты прикоснешься к нему ножом. Надо только внимательно смотреть, чтобы разглядеть их. Как только тебе это удалось, работу можно считать наполовину сделанной. Форма приходит сама собой.
