Однако мысли о будущем мешают. Поэтому я сосредоточился на настоящем и кивнул сигнальщику, молодому парню из новгородских язычников. Он подошел к высокому борту нефа, на котором я расположился вместе с многочисленными пленниками и охраной, и вскинул над головой красный флажок. Знак был замечен, и эскадра стала выстраиваться в боевой порядок. На острие мои нефы, которые метнут во вражеские когги с крестоносцами зажигательные снаряды, хотя бы по три-четыре штуки, а потом их поддержат арбалетчики и гранатометчики. Справа и слева пойдут драккары, а за ними шнеккеры и лодьи, которые постараются не вступать в сражение с военными кораблями, а займутся торговыми судами..
Все готовы? Да! Тогда пошли! Вперед! Круши католиков! Пришла пора отослать в царство мертвых несколько сотен вражеских душ и этим хотя бы немного отплатить родовым богам за спасение от ужасной бури, а нашему народу за то, что он нас вскормил и вырастил. Мы его защитники, а значит идем в битву не только ради славы и денег, но и ради общего дела, наших жен, детей, свободы и родной веры. Гойда! Развернуть паруса! Ветер попутный! На драккарах, не отставать! Гребите мужчины! Наше время пришло!
Земли бодричей. 1144 Р.Х.
— Завтра днем нас разобьют.
Хриплый надорванный голос Густава фон Юнга прозвучал негромко. Однако люди, которые сидели вокруг небольшого ночного костра, шесть усталых и голодных мужчин в грязной потной одежде и рваных пропахших дымом плащах, его услышали. Больше из тыловой охранной сотни покойного Иоганна Байзена после многочисленных стычек с бодричами никто не уцелел, а из благородных рыцарей в живых остались только опытный Юнг и молодой Седрик фон Зальх. Все остальные воины отряда пали в боях с венедами, которые вцепились в войско Фридриха Саксонского, будто клещами, и нападали на германцев днем и ночью.
"Сколько же дней прошло после моего первого боя? — не обращая внимания на слова Юнга, сам себя спросил Седрик. — Десять? Одиннадцать? Нет. Двенадцать. Сначала была ночная битва под Рериком, где армия потеряла много лошадей, запасы продовольствия и скотину. Затем шесть дней мы простояли под крепостью со странным названием Лу-га и предприняли четыре неудачных кровавых штурма. Ну, а потом началось отступление, во время которого погибла треть войска. Сначала полег сохранивший лошадей элитный рыцарский отряд баварца Генриха фон Рашпа, который шел в авангарде и был вырублен вражескими воинами-храмовниками в тяжелой броне и на белых жеребцах. И тогда Юнг говорил, что раз боевой клич врагов звучал как "Святовид!", а их кони были одной масти, то это религиозные фанатики деревянных истуканов с острова Руян. На другой день после этого наемники из Мерзебурга и Мюнстера попали под залпы спрятанных в лесу мощных стрелометов, дротики которых насквозь пробивали человека в полном доспехе, а затем на их расстроенные боевые порядки налетели легкие кавалеристы бодричей и пехота. Тогда из наемников выжили очень немногие, и Фридрих приказал остановиться, после чего попытался выбить варваров из окрестных лесов. Вот только ничего хорошего из этой затеи не вышло, так как венеды встречали крупные отряды католиков стрелами и отходили, а мелкие группы германцев вырезались. Пфальцграф понял, что венеды ослабляют его, и снова начался полуголодный марш на Саксонию. Вчера арбалетным болтом в голову был убит Ребиндер, который находился в боковом охранении, а сегодня вечером мы схоронили попавшего под меч вражеского всадника-налетчика Лиделау. Каждый день отмечен гибелью знакомых мне людей и поэтому я помню, что их было ровно двенадцать".
— Эй, Зальх! — окликнул молодого рыцаря голос Юнга. — Спишь, что ли?
— А!? Где!? — Седрик очнулся, вскинул голову и посмотрел на командира.
— Что с тобой? — сидящий напротив Седрика ветеран пристально всмотрелся в осунувшееся лицо юноши.
— Задумался.
— А я уж, было, подумал, что ты повредился разумом или ослаб и тебя придется бросить.
— Как бросить? Зачем? Мы куда-то выдвигаемся?
Юнг приложил указательный палец к губам:
— Т-сс! Спокойно, Зальх. Не кричи, а то нас могут услышать. Тихо.
Зальх кивнул:
— Понял.
Ветеран удовлетворенно моргнул, оглядел воинов и притихший лагерь пфальцграфа Фридриха, который расположил остатки своего войска в чистом поле между двумя лесными массивами, после чего снова обратил внимание на Зальха и заговорил:
— Припасов нет. Лошадей тоже. Оружие нуждается в починке. Сервы и обозники, скоты, разбежались по окрестным лесам или сдались в плен бодричам. В войске осталось не больше пяти тысяч воинов и почти половина из них переранена. Венеды повсюду, впереди, позади и по флангам, а до ближайшего саксонского поселения два дня пути пешим ходом, и это если нам не будут мешать. Правильно все говорю?
— Да, — ответил рыцарю кто-то из воинов.
— Верно, — поддержал его другой.
— Так все и есть, — согласился с командиром Седрик.
Густав опять огляделся, посторонних рядом с костром не обнаружил, и продолжил:
— Вот и думается мне, что завтра бодричи перекроют нам дорогу к отступлению, а то и сами на наше войско с утра пораньше навалятся. Мы, конечно, будем сражаться и постараемся пробить себе путь. Однако с ранеными на плечах и на голодный желудок прорваться не получится, а в то, что венеды нас испугаются и разбегутся, мне не верится. Поэтому я считаю, что надо уходить из лагеря. Самим. Налегке. Не дожидаясь нападения язычников.
— А получится? — спросил ветерана Зальх.
— Получится. В лагере неразбериха и про нас никто не думает. В тыловом охранении на дороге у меня есть знакомые, которые тоже не прочь покинуть нашего доблестного Фридриха, так что уходить будем не сами по себе. Выйдем после полуночи. До утра затаимся в лесу, я сегодня неплохую лощину приметил, отсидимся в ней и начнем отход. Вот только пойдем не в Саксонию, а на соединение с войсками Адольфа Шауэнбургского, который сейчас на побережье. Бодричей хоть и много, но они не могут быть везде. Значит, основные их силы прикрывают направление на запад, а на севере только дозоры. Я уверен в этом и места здешние мне более-менее известны, так что выберемся. Что скажешь на это, Зальх? Ты с нами?
Еще неделю назад молодой рыцарь, возможно, ответил бы категорическим отказом, ибо тогда он считал, что рыцарь не может поступиться честью, бросить своего полководца и убежать с поля битвы. Но во время изнурительных маршей и на привалах после стычек с венедами Седрик не раз вспоминал слова своего батюшки, который говорил, что иногда жизнь должна ставиться выше законов рыцарства и приказов неблагодарных графов и герцогов. При этом старый Зальх всегда кивал на свою покалеченную ногу, а потом добавлял, что будь он в свое время поумнее и поосмотрительней, то не стал бы калекой. Седрик это никогда не забывал, а побывав на настоящей войне и посмотрев на то, как руководят войском пфальцграф Фридрих и его приближенные, понял, что батюшка прав. Полководцы приходят и уходят, у каждого свои цели и понимание того, как правильно вести войну, а жизнь одна.
