— Вот как… — рассеяно ответила Джина и резко опустила копьё. — Попался, засранец!
На конце заострённой палки дико извивал щупальцами небольшой осьминог.
— Как ты его разглядела? — удивилась Филика. — Я там ничего и не видела!
— Эти гады хитрючие, — возбуждённо сверкая глазами, объясняла Джина, — зарываются в песок, заразы, что и не видно их почти. Но от моего глаза ничто не уйдёт! Кстати, что ты там говорила до этого, я прослушала?
— Да ладно, забудь, — погрустнела и тут же ободрилась Филика. — Лучше расскажи, чего это тебе Кич не по душе пришёлся?
— Вот не знаю, хоть убей! — Джина перевела взгляд с собеседницы на обречённо извивающегося на острие копья осьминога и торжествующе поглядела на Филику. — Вроде бы он нормальный себе парень… Но что-то в нём есть такое, такое, — она защёлкала пальцем, — даже не знаю как сказать… В общем, он мне просто не нравится. Может быть, даже физически. Хотя за несколько лет знакомства Кич сотню раз выручал меня. Но всё же… Не знаю даже…
— Видимо, ты просто примов не перевариваешь, — решила Филика. — Ничего, это не страшно. Я, к примеру, драгов недолюбливаю.
— Да кто ж этих вараноголовых долюбливает? — спросила Джина, деловито снимая издохшего осьминога и ложа его в «сумку».
— А вот мне ваш Кич вполне нормальным кажется, — призналась Филика и подняла со дна большую, блестящую перламутром раковину. — Мне больше этот железный не нравится.
— Лароус? — совсем не удивилась Джина. — Да, он выглядит, мягко сказать, странно…
— Очень уж мягко сказать, — поправила Филика и выбросила раковину обратно в воду. — Механическая глыба металла. У меня от него мурашки по коже. А шуточки его…
— Да, он любит вспоминать свои былые дни, — не смогла скрыть улыбки Бабочка. — Не забывай, что раньше он был уж очень завидным женихом. Женщины по нему кипятком писали.
— Типичный мужлан! — рявкнула Филика.
— Да как сказать… Мы с ним об этом частенько говорили, — стала в защиту Лароуса Джина, — и что тебе скажу: не такой уж он и мужлан. У него было много женщин и, зачастую, сразу. Но с каждой он обходился до того бережно и трепетно… Каждая его любовница просто тонула в роскоши и внимании. И к каждой женщине он находил свой подход, каждую ублажал и учитывал все её предпочтения, — вдруг лицо Джины исказилось от гнева: — Не то, что тот кретин Санто!
— Хм… — хмыкнула Филика. — Смотри, какая креветка здоровая ползёт!
Джина тут же проткнула копьём ползущее тёмно-зелёное существо с клешнями:
— Не, эт не креветка — омар.
— А знаешь, — начала было Филика, но тут же пришлось закончить: её вырвало. Кусочки не переваренной рыбы и чешуи плавали на взбаламученной водной ряби.
— Что с тобой? — взволновалась Джина.
— Ничего, всё нормально! — огрызнулась Филика. Её покрасневшее лицо заливали две полосы слёз.
— А ну пошли на берег, дорогая, — Джина взяла командиршу под локоть, но та нервно вырвалась, выронив копьё в воду. Оно так и осталось там плавать.
— Всё нормально я тебе говорю, дура тупая, любительница металлических идиотов, слабоумная! — разразилась оскорблениями рыдающая Филика.
— Нет уж, родная, пошли на берег, в тень, — не отступила Джина и крепко схватила Филику за запястье. Лицо командирши было раздражённым и злым, словно у непослушного ребёнка, получившего оплеуху за плохое поведение. Вяло сопротивляясь, но крепко, что матрос дальнего плаванья, ругаясь, она шла следом за тянущей к берегу Джиной.
Бабочка усадила Филику в тени широколистного дерева. Дождалась пока та успокоится и вытрет слёзы.
— Отец, я так полагаю, четвёртый член Ищеек, как его… Тартор? — поразила своей догадливостью Бабочка.
— Тартор? Этот мешок желчи? Если бы он. Ох-хо, если бы это был он а не… — Филика вновь разрыдалась, да так горько, что Джина сама не смогла удержать слёз.
— Так, подружка, успокойся, перестань, — утешала, вытирая свои и её слёзы Бабочка. — Ничего страшного ведь не случилось. Ты беременна. И даже если отец самый последний негодяй на Материке — тебе-то какое дело? Ты родишь прекрасного, здорового ребёнка и воспитаешь его как сама того захочешь. Это ведь замечательно. Мы с Дримом уже третий год не можем зачать ребёнка…
— Да, а если отец… — Филика осеклась. Набедренная повязка вновь расползлась по телу лоскутками, вновь превратившись в костюм, больше похожий на слой второй кожи. — Нет, я не выдержу этого! Я так и знала! Гирен бы изодрал моё лоно! — она вновь горько разрыдалась.
— Ну перестань, перестань, глупенькая, перестань, — шептала на ухо и гладила волосы подруги Джина.
— Нет, не выдержу, нет, — повторяла Филика. Её лихорадило.
— Я была бесплодна… — заговорила, чуть успокоившись, командирша. — Я ведь не могла забеременеть… Как такое могло произойти? Как?!
— На всё воля богов, — пожала плечами Джина.
— Богов! — что бочка пороху взорвалась Филика. — Воля богов! Да будь они все прокляты!
— Да тише ты! — осадила её Джина. — Нельзя так говорить…
— Нельзя говорить? — в заплаканных глазах Филики сверкнули молнии ярости. — А хочешь знать, чьё семя дало росток во мне? Хочешь? Это он подарил мне этот живой костюм, а взамен — изнасиловал! Это был Арахк, бог пауков! Это его ребёнка я буду носить у себя под сердцем!
Джина испуганно посмотрела на Филику. Потом села рядом с ней, обхватив поджатые к груди колени. Долгое время они просто молчали, глядя на мириады солнечных бликов на рябящейся от ветра океанической шири.
Слёзы высохли. Душевных сил на новые просто не оставалось. Ледяной комок обречённости намертво засел в сердце Филики. Молчание нарушил тихий, нерешительный голос Джины:
— Наши ждут еды…
— Что? — оторвалась от мрачных раздумий Филика. — Ах, еды… Да, нужно ещё ловить…
— Нет, этого вполне достаточно, чтобы скрасить наш вегетарианский рацион, — отмахнулась Джина. — Рядом с лагерем растут кусты спелой ежевики, кокосовые пальмы и фиолетовые деревья с продолговатыми плодами — вполне даже съедобными. Тона недавно насобирала их целую кучу.
— Должно быть, это те самые плоды, что я ела в лесу, — кивнула Филика и, как успокоившийся ребёнок после истерики, утёрла рукой нос. — Вполне съедобны.
— Ты как себя чувствуешь? Идти сможешь? — спросила Джина.
— Чувствую… словно душу кто-то пропустил через кровавые жернова разбитых надежд, — Филика сама не ожидала от себя такого красочного сравнения. — А так — вполне даже нормально. Идти могу, безусловно.
— Вот и славно, — выдохнула Джина.
