— Что это значит? — спросил я, всё ещё сердясь из-за увиденного. Мне приходилось видеть, как раненным на поле брани наносили смертельный удар, чтобы избавить от мучительной смерти, но фельдшер, без сомнения, смог бы спасти того мужчину внизу.
— Всё сводится к одному: уход за раненными — нагрузка для любой армии. Поэтому заботятся только о тех, кто ещё может сражаться. Кто слишком слаб, умирает, чтобы не задерживать других. — Зокора безрадостно улыбнулась. — Эта одна из причин, почему эльфов осталось так мало. Те, кто сражался на стороне света, использовали это, раня своих противников, где могли, но по большей части не смертельно. Ровно столько, чтобы те стали обузой. Было очень популярно перерезать врагу сухожилия. — Она покачала головой. — Можно было бы подумать, что враг поймёт, что мы делаем это специально, но он продолжал придерживаться золотого выбора.
— Мы? — с любопытством спросил Ангус.
— Да. Мы. Моё племя сражалось за Соланте на стороне света. — Она посмотрела на него. — Это война помогла людям, потому что когда пришла ваша эпоха, вы обнаружили мир, в котором от нашего народа осталась лишь малая часть того, что было раньше. Только благодаря этому началось ваше время, человек, потому что вы бездумно силились на костях тех, кто существовал задолго до вас.
— Сколько времени прошло с тех пор, Зокора? — спросил я.
— Последняя битва произошла 7872 ваших года, четыре луны и три дня назад. В то время ваши предки поклонялись нам как богам. Это мы показали вам, что мясо лучше готовить на огне или что есть растения, которые можно есть, не гоняясь за ними. — Она покачала головой. — Вы были так сильно похожи на нас, и всё же не более, чем животные. Это было оскорблением божьего творения, видеть, как вы прозябаете. Но если бы мы знали, что из этого выйдет, мы бы сдались и прогнали вас палками.
— Вы нас ненавидите, Зокора? — спросила Серафина.
— Нет, — ответила тёмная эльфийка. — Это не вы обрекли нас на погибель. Вы всего лишь унаследовали то, что мы оставили вам. — Она горящим взглядом посмотрела на гавань. — Там я вижу то, что ненавижу. И понимание, к которому ты привёл меня, Хавальд. — Теперь её глаза были обращены на меня.
— Понимание чего, Зокора? — спросил я.
— Это не только войска проклятого некроманта, — сказала она, указывая рукой на гавань. — Это возрождение чёрного легиона. — Казалось, что её глаза хотят меня пронзить. — Боги не умирают. Они лишь теряют силу, и это похоже на то, будто они отдыхают и спят, пока снова не появится достаточно тех, кто в них верит. Тогда они просыпаются от своего сна. И это то, чего я боюсь. — Она глубоко вздохнула, а после сказала совершенно спокойно: — Хавальд, ты хотел знать, что задумал враг. Частично я теперь это знаю. Этот Коларон Малорбиан… Он называет себя богом и заставляет других поклоняться ему?
— Так нам рассказывала Наталия, да.
— Вы видели, что солдат добровольно опустился на колени и обнажил шею? Дире’аргент’е — это не просто холодный выбор, это ещё и жертва. Теперь мы узнали, кто хочет накинуть на себя плащ Омагора. И если не остановить его, то он, возможно, преуспеет. Поскольку с каждой смертью во имя его, этот император-некромант становится на крошечный шаг ближе к божественности. — Она серьёзно посмотрела на меня. — Так рождаются боги, Хавальд, из пепла старого бога, под новым именем и из веры в то, что это так. Если его не остановить, Коларон достигнет своей цели и станет тем, кем сейчас лишь утверждает быть — богом.
— Как вы можете быть в этом так уверены? — недоверчиво спросил я. — Мы лишь наблюдали, как убили человека. Разве это не слишком смело…
— Возьми свою подзорную трубу и найди корабль, с которого сошли люди, — прервала она меня. — Там, где сходни ведут на корабль, стоит человек в чёрной ризе.
Я легко его нашёл. Он стоял рядом с офицером корабля и давал ему указания. Я увидел, как матрос покорно кивает головой. Мужчина в чёрной мантии, украшенной серебряной парчой, был маленького роста и скорее жилистым, чем сильным. Сначала он стоял ко мне спиной, но потом взялся за свой посох обеими руками и резко повернулся, как будто его укусил овод, чтобы горящим взором посмотреть прямо в мою сторону. Он не в коем случае не мог меня видеть, даже если его зрение было таким же хорошим, как у Зокоры, всё же я быстро отступил глубже в тень башни.
— Что случилось, Хавальд? — обеспокоенно спросила Серафина. — Ты выглядишь так, будто только что увидел привидение.
— Нет, — ответил я. — Всего лишь кошмар. Человек, на которого указала Зокора — из её народа. Тёмный эльф.
— Ты видел, какой у него посох? — спросила Зокора.
— Да.
— Опеши его.
— Около пяти футов в длину из тёмного эбенового дерева. На самом верху — череп, вырезанный из чёрного камня.
Она кивнула.
— Знак слуги тьмы. Священник Омагора, который не хочет принять то, что его бог был побеждён.
— Ты хочешь сказать, что… Невозможно, чтобы этот человек был настолько старым! — выпалил Ангус. — Даже эльфы не достигают такого возраста!
— Он и не старый, — холодно объяснила Зокора. — Он ещё совсем юнец, нет даже сотни лет, почти ребёнок. Похоже, что остались ещё и другие из моего народа, но ни те, кого мы можем терпеть. — Она посмотрела на меня горящими глазами. — Теперь твоя война стала и моей, Хавальд. Поскольку Солонте не хочет, чтобы кто-то, кто служит тьме, остался в живых.
— Хороший настрой, — сухо промолвил Ангус. Он с сомнением посмотрел через брешь на гавань. — Их там тысячи. Как ты собираешься это сделать?
— Начнём со священника. Для всех остальных найдётся способ.
На мгновение я почти был склонен поверить, что это возможно, учитывая то, как спокойно и решительно она это сказала. Но потом мне хватило здравого смысла признаться себе: эта война была уже потеряна.
— Что нам теперь делать, Хавальд? — нерешительно спросила Серафина. — Враг намного сильнее, чем мы думали и не похоже, что будет легко проникнуть в крепость. — Она поднесла к глазу подзорную трубу и нахмурилась, глядя на крепость. — Если будем долго искать, возможно, сможем найти лазейку, но прямо сейчас выглядит так, что она хорошо охраняется. Во всяком случае, нам следует отказаться от надежды попасть внутрь через одну из брешей в кладке.
— Мы найдём способ, — уверенно ответил я, хотя в данный момент я не мог ничего придумать. По её взгляду я понял, что она это знает.
— День нам не союзник, — заметила Зокора. — Ночь, когда люди становятся слепыми, всё изменится. Но похоже, боги дали нам ключ.
— Какой? — с сомнение спросил Ангус.
Зокора убрала подзорную трубу и жестом указала на гавань.
— Этот священник. Он — ключ. Однако нужно действовать сейчас. Мы должны его схватить, прежде чем он уйдёт в недоступное для нас место.
Она с громким щелчком задвинула подзорную трубу и схватила одну из длинных верёвок, которые мы взяли с собой.
— Сейчас день! — запротестовал я.
— Да, — сказала она. — Я тоже это вижу. — Она огляделась, удовлетворённо кивнула, когда обнаружила, что один из металлических крючков торчит из скалы, и привязала к нему верёвку. — Он скоро покинет корабль, тогда я его и схвачу.
— Ладно, тогда поймаем его и допросим, — согласился я. — Но я не уверен, стоит ли рисковать ради того, что он знает.
— Мне нужны не его знания, — возразила Зокора, обматывая и перевязывая верёвку вокруг ног и талии сложным узлом. — А то, что у него есть. — Она подошла к бреши и посмотрела вниз, а затем снова на нас. — Подождите меня, — сказала она и побежала вниз по отвесному склону, ещё прежде, чем я успел что-то возразить, как будто это была ровная поверхность.
Одно долгое мгновение я боялся, что, добравшись до низа, она ударится, но потом увидел, как она отвязала верёвку и дважды потянув за неё, без дальнейших колебаний быстро направилась к старым домам, которые стояли вдоль гавани. Мгновение спустя она скрылась из виду.
— Терпеть этого не могу, — заметил я, не обращаясь ни к кому конкретно.
