— Стой! Стой меня, прислала высокая госпожа Стратег! — быстро крикнул на тайном языке Харр алхимик, вытаскивая на свет свиток с письмом, закрепленный обмотанной вокруг цепочкой с солидно поблескивающим аметистом в золотой оправе. Личная вещь Риконы Виссарди не произвела на чудовище никакого впечатления. Когтистая лапа обхватила конскую шею, со скоростью змеелова, и перепуганное животное забилось в каменных тисках, сбросив с себя алхимика. Который, перевернувшись лицом вниз, не успел упасть наземь ибо ударился грудью о вторую ладонь монстра. Когти стиснули ребра, поднося Панира к морде гоблета. Вблизи каменный исполин казался еще неприятнее из-за странной размытости вырубленных неведомым каменотесом черт. Жили только огненные глаза, за которыми читался чужой разум.
Панир оказался подвешен нос к носу с замершим монстром. И принял такую превратность судьбы как должное, рассудив, что все равно своими потугами ничего не добьется. Так им втроем пришлось провести какое-то время, прежде чем из-за груды черепов не вышел высокий мужчина в песчано-бирюзовой одежде с зеркальными щитками брони, защищающей ноги по колено, широкими наплечниками. Одна рука вся поблескивала отражая в полированной глади сардонические оскалы черепов. Топазовый амулет на груди казался чудовищным буркалом, в довершение к пустым глазам цвета зимнего моря.
— Я слушаю, — медленно сказал Апостол, рассматривая висящего в неудобной прозе алхимика.
— Меня прислала…
— На обычном языке. Мне неприятны звуки которые твоя гортань выдает за истинную речь. Произношение как у научившейся говорить собаки, — прозвучало все не очень вежливо, но кажется Апостол не придал этому ни малейшего значения. Он просто говорил, что думал.
— Госпожа Рикона Виссарди прислала меня, — унижено выпалил Панир. — Она передала вам послание.
Апостол обошел замершее каменное чудовище и осторожно своей зеркальной пятерней принял свиток. Размотал цепочку, тихо хмыкнув когда в глубине аметиста сгустились белые туманные пятнышки защитного заклинания и развернул письмо.
— Это неприемлемо, — ровно сообщил он спустя миг, сворачивая пергамент. — Так и передай. И добавь еще, что она срывает все отведенные сроки, испытывая наше терпение.
Панир мученически улыбнулся, повернув голову насколько это позволяла шея. Возможность смотреть сверху вниз на одно из опаснейших существ в мире, в данной ситуации его совершенно не вдохновляла. Одно неловкое движение каменных пальцев и кости треснут как сухие ветки.
— Она предусмотрела такой ответ. Поэтому… у меня за пазухой, — он попытался пошевелиться, но ничего не вышло. — Там есть…
Апостол приблизился и коснулся закованной в броню дланью каменного бока. В тот же миг пылающие глазницы чудовища наполнились смыслом и оно ослабило хватку. Пыхтя алхимик кое-как достал из под своих многочисленных одежек небольшой кисет, завязанный золотой нитью, которая развязалась сама собой. Мешочек распустился, раскрываясь на ладони наподобие цветка эдельвейса. Внутри него лежал самый настоящий белый цветок с лепестками поблескивающими капельками драгоценных смарагдов.
— Она прилагает к просьбе это. Это её гарантия необходимости. Госпожа сказала, что слышала о начале очищения мира, но в этой его части нас ждет успех, только если вы выполните просьбу. Это идет вразрез с военными планами, но этого требует все дело Харр…
— Закрой рот, — посоветовал Апостол и Панир тут же умолк. — Не тебе, смертный знать, чего требует наше дело. Довольствуйся своей ролью и знай, что ты счастливчик. Хотя если бы в твоей голове было больше мудрости, то ты предпочел бы умереть сам, чтобы приблизить наше торжество. Скажи ей, что я выполню просимое. Из-за «белого цветка». Но с неё спросят за такое самоуправство.
Панир почтительно внимал короткой речи, от которой пряжки на его одежде покрылись морозным инеем. Апостол убрал длань и прежде чем глаза гоблета угасли, он поставил тут же рухнувшего на колени алхимика наземь.
— Поднимайся и скачи назад. Не медли, — Апостол вручил усталому человеку поводья коня и подождал пока тот покачиваясь влезет в седло, прежде чем не прощаясь удалиться откуда пришел.
Пламя в глазах гоблета угасло и он окончательно превратился в неживой камень. Алхимик же не оглядываясь погнал обратно. Не оглядываясь и забыв дышать от страха. Небо над Хёргэ заволновалось и медленно набухло тучами цвета индиго, выворачиваясь сотнями смерчей. Непобедимое войско получило приказ выступать…
Ночь блестела лунным светом в неспешном беге реки. На том берегу горели многочисленные костры. Они светились между узловатыми сучьями и ветвями двойного кольца окружающего лагерь леса.
— Прикидываются сволота такая! — возбужденно дохнул в ухо Святозара Крив. Темнота рядило всех в одинаковый серый цвет. И молодой царевич и друг его отца, в темноте выглядели почти одинаково. Серые куртки на меху, штаны на подвязках, зимние сапоги и мечи. Могучие в плечах и практически одного роста. Только лицо царевича было по-детски бледно, а лик Крива напротив темнел как дубовая кора, зато серебрилась его борода.
— Это все древодемоны? — деловито спросил юный царевич. — Те, что не бояться мечей?
— Да они ничего не бояться, дети Черного Всадника! — в сердцах грянул Крив, стоя всего в трех шагах от края скалы, на которой были только они двое, изучая вставшее на ночлег Зло. — Топором пока одного забьешь семь потов изойдет! Это они сейчас ровно деревья, а завтра как шкуры сбросят сам увидишь, что начнется! Попрут ровно тараканы! Не уследишь. Их же там не меньше двух сотен!
— И что ж, дядька Крив, их ничем не возьмешь? — царевич не высказывал беспокойства, но было понятно, что ему не по себе от таких мыслей. Крив покровительственно усмехнулся в бороду, узнавая в невозмутимом спокойствии готового к битве воина молодого Яромира.
И тут же помрачнел, глянув через реку.
— Сердец у них нет. И ничего такого, что бывает у живых. Что в брюхо вбей клин, что в голову, им разницы нет. Только если отрубишь тогда да. Отрубленного они приставлять не умеют. Да еще огня бояться.
— Огонь это хорошо, только вот как же их зажечь всех? — задался вопросом Святозар. — Что бы такое придумать?
— Не знаю. Их тут так много, не считая даже людей, что я правда не знаю. Мы в бою не сдюжим, Свят, — признал Крив. — Я б тебе советовал отходить. Письма уже посланы и твой отец пришлет нам помощь. Ни к чему нам рисковать.
Сказал и тут же пожалел, ведь молодой царевич глянул на вояку с таким свирепством, что снова напомнил Яромира. Перед тем как тот обычно кого-нибудь на кол сажал.
— Отойти? — переспросил Святозар хмуря брови. — Дать им пройти мимо нас? Оставить на растерзание целую весь? И женщин, и детишек малых? Да что ты такое предлагаешь?! Я же себя возненавижу коль так поступлю! Нет! Мы дадим им всем бой! Кленовый Король с моего младенчества сидел тише воды, ниже травы и теперь возомни себя непомерно могучим? Так я ему место укажу!
Крив же подумал, что парень выглядит и говорит как герой. Но только потому что за плечами у него всего пара стычек, которые и битвами-то назвать трудно. Они добирались сюда полтора дня, потому что гонец принес вести будто на реке Млене, которая питает не один десяток деревень, кто-то потраву на воду сделал. Рыба подохла, а водные духи взбесились и жертвы не принимают, утаскивая ребятню и взрослых, что поблизости воды оказывались.
Дошли, сами не зная что увидят тут самого Кленового Короля, во главе с тысячным войском из людей и всяческой нечисти. Кленовый Король сам их ждал и теперь, заметив наверняка с рассветом выступит. Для Крива понятно было, что это ловушка рассчитанная на горячность Святозара. Но что сделаешь, если царевич уже вошел в возраст когда с его словом надо считаться. Ослушаться его — своего царя ослушаться. А только погубит он всю дружину, коль пойдут они с Королем тягаться. Смерти Крив не боялся, а боялся дела не сделать. Сына царского не уберечь боялся.
