— Всё будет хорошо, — пообещали они хором.
На этот раз ладонь на его висок положил каждый со своей стороны.
***
Видимо, на то, чтобы придумать очередные впечатляющие декорации, на этот раз Близнецы решили усилий не тратить — и в их состоянии это было, в общем, неудивительно. Сильвенио всё ещё чересчур отчётливо помнил, каким возбуждением от них повеяло, прежде чем он оказался здесь.
"Здесь" было жарко и пусто. Тьма, до того во всех предшествовавших этому кошмарах ползущая за ним по пятам, теперь равнодушно покоилась двумя непроницаемыми стенами, по обе стороны от пыльной дороги, простиравшейся от горизонта до горизонта. Точно над дорогой, зависнув навечно в точке полуденного зенита, в сером небе плавилось бледное, будто выгоревшее от собственного жара солнце, поливавшее бесплодную даль липким тяжёлым зноем, и дорога в его свете казалась совсем жёлтой.
Дорога из жёлтого кирпича и маки в волосах… кто бы мог подумать, что эти двое безумцев знают такие древние сказки Старой Земли.
Поначалу царила неестественная тишина, и Сильвенио просто шёл вперёд, напряжённо поглядывая на молчаливо взиравшие на него чёрные стены, достигавшие, похоже, самого неба. В этот раз темнота не говорила с ним на разные голоса, не взывала к нему из глубины, не шептала и не завывала его имя, как было во всех снах до сих пор. Также на этот раз ему оставили и его воспоминания, что тоже было редкостью. Сильвенио подумал уже, что зря так сильно боялся, раз уж разум двойняшек был занят сейчас явно не им — но тут же одёрнул эту мысль, потому что знал, что они просто не могли оставить его в покое. Они слишком любили доводить свои иллюзии до совершенства, чтобы схалтурить подобным образом.
Потом в душном горячем воздухе медленно начало разливаться неясное гудение. Сильвенио вжал голову в плечи и заозирался было затравленно, но тьма продолжала оставаться пугающе неподвижной, как и вся остальная местность в виде прямой, как стрела, жёлтой дороги. Источник гудения обнаружился минутой позже, когда Сильвенио приблизился к рою каких-то мелких мошек, с громким жужжанием кружащихся в паре метров над дорогой. Мошки, вопреки обыкновенному поведению насекомых, при его приближении не разлетелись испуганно в стороны, а потянулись стайкой за ним. Часть из них облепили его руки и плечи и почему-то ни в какую не желали отцепляться, даже когда он неловко попытался их согнать. Через какое-то время ему встретилась на пути ещё одна такая же стайка, присоединившаяся к первой. Потом появилась и третья. Сильвенио остановился было, размышляя, не лучше ли будет повернуть назад, раз уж дорога тянулась в обе стороны, но, естественно, когда он оглянулся — уже догадываясь, что увидит — третья плотная стена мрака уже замыкала жёлтую дорогу, отрезая путь обратно. Впрочем, эта третья стена тоже не двигалась и вроде бы не собиралась его преследовать, значит, его ожидало что-то новое. Пожав плечами, он снова двинулся вперёд.
Мошки вскоре начали липнуть к лицу. Как и в каждом кошмаре, этот не оставался постоянным, и в нём, как и во всех других, присутствовала некая увеличивающаяся величина. Только теперь этой величиной было количество мошек, и если сначала Сильвенио мог просто не обращать на них внимания, то по прошествии некоторого времени из-за них уже стало трудно идти: насекомые пытались залететь в рот или в ухо, садились на глаза, заползали под одежду, вызывая неприятную щекотку на коже. Он попробовал остановиться и подождать, пока они улетят сами. Бесполезно — мало того, что улетать уже прицепившиеся к нему явно не собирались, так ещё и новая стайка мошек подлетела к нему сама. Не желая, тем не менее, топтаться на месте в качестве удобной приманки, он всё-таки двинулся дальше, так как больше ему ничего не оставалось.
Неладное он заметил слишком поздно. Когда он почувствовал первый укус и в недоумении посмотрел на свою руку, вместо мошек на его локте уже сидели несколько довольно крупных пауков. Он стряхнул их — и обнаружил, что они успели прогрызть в рукаве неровную дыру, сквозь которую просвечивала бледная кожа. Пока он рассматривал эту дыру, начали превращаться и другие прилипшие к нему мошки, и он ощутил сразу несколько новых паучьих укусов.
Сильвенио побежал.
Пауки и не думали больше падать с него. Они цеплялись за одежду и за кожу, прогрызая на бегу ткань, вонзали в него челюсти и острые мохнатые лапки. Ещё не больно, неощутимо даже почти — однако стряхнуть их было уже невозможно. Ещё одна партия навязчивых мошек бросилась ему прямо в лицо, мешая смотреть по сторонам, пока их сородичи один за другим превращались в пауков и каких-то ярко-красных жуков. Сколько-то копошилось в его волосах, но большая часть уже ползала по телу, кусая и щекоча. В основном они разъедали даже не саму одежду, но швы, на которых она держалась, причиняя тем самым двойное неудобство: швы были расположены, как назло, возле самых чувствительных мест.
Сильвенио в панике побежал втрое быстрее, как будто за ним снова гналась тьма, хотя это было не так.
И, конечно, рано или поздно это должно было случиться из-за закрывающих весь обзор мошек: он споткнулся. И упал.
Его колени тут же намертво вросли в землю, и он неловко растянулся на дороге. Следом, стоило ему попытаться встать, вросли и руки — так, словно бы никогда и не существовало у него ничего ниже запястий, словно бы он сам всегда рос из этой пыльной бесплодной земли. К тому времени куртка и штаны, выданные ему когда-то очень давно, с десяток вечностей назад, Гишем, уже валялись позади погрызенными как следует кусками бесполезной ткани. Насекомые теперь облепляли чёрно-красными движущимися потоками всё его тело, делаясь похожими на новый своеобразный обтягивающий костюм — так их было много. И становилось всё больше и больше. Сильвенио на самом деле любил природу и до сих пор, до этого дня, даже представить себе не мог, что что-то, настолько похожее на природное явление, на живых созданий, может оказаться настолько страшным. Треклятые мошки продолжали слетаться на него отовсюду и превращаться в жуков и пауков, исследующих его вдоль и поперёк. В рот они набивались уже толпами, хотя Сильвенио отчаянно мотал головой без остановки и изо всех сил сжимал губы и стискивал зубы — это не особенно помогло, потому что в итоге красные жуки полезли в его нос, и в какой-то момент ему просто пришлось открыть рот, чтобы не задохнуться. Он чувствовал привкус пыли на их хитиновых панцирях и колючих шерстинках, ощущал, как они деловито утаптывают его слизистые и язык, кусают его за дёсны, скатываются по горлу в пищевод. Насекомые пытались лезть и в глаза — вновь пришлось зажмуриться — и в уши, отчего он очень чётко слышал их шорохи и то, как скребли волосатые лапки по кожному покрову. И ещё они начали лезть в…
Тссс, только не кричи. Сейчас тебе кричать нельзя, — упредил его порыв знакомый мелодичный голос, единый из двух. — Иначе они умрут.
В то же мгновение до того непроницаемые стены по обе стороны дороги стали прозрачными, и Сильвенио, приняв то, что полчища насекомых в этот момент схлынули с его лица, за знак, открыл глаза и огляделся, отплёвывая вторженцев. За завесами темноты, теперь похожими на чёрное стекло толщиной в несколько метров, он увидел людей. Они его, впрочем, явно не замечали: кто-то спал прямо на земле (на полу?), кто-то листал какие-то бумаги, кто-то мирно разговаривал — он не слышал, о чём. Один человек играл на скрипке, ещё двое что-то чертили на больших исписанных формулами листах. До Сильвенио смутно доносились только отзвуки далёкой скрипичной мелодии, большинство же звуков завеса успешно поглощала.
Вот тебе девять человек, чьими сознаниями мы можем управлять. Они все находятся под нашим контролем в реальности, и сейчас мы создали небольшую общую сеть, соединяющую нас с тобой и с ними одновременно. Самое смешное — они даже не подозревают, что сейчас происходит. Они не видят и не слышат тебя — пока. Однако, если ты закричишь, застонешь, заплачешь, пусть даже очень-очень тихо, как ты умеешь — то они тебя услышат, потому что мы усилим любой звук, поступающий с твоей стороны. А когда они тебя услышат — мы убьём их. Тех, кто попробует придти на помощь через сознание, как-нибудь отзовётся — мы убьём в первую очередь. Тех, кто останется равнодушным, сочтя это за галлюцинацию — чуть позже, но всё равно прикончим. Но… — голос резко смягчился, интонации стали почти утешающими, как будто этот голос принадлежал родителю, успокаивающему плачущее дитя, или любовнику, помогающему возлюбленной. — У тебя есть выбор на этот раз. Ты можешь в любой момент — абсолютно любой! — прекратить всё сам, стоит тебе лишь попросить. Если ты попросишь, всё тут же закончится. Правда, в этом случае это будет равносильно тому, чтобы добровольно шагнуть в так сильно пугающую тебя темноту, и тогда мы будем считать, что ты всё-таки сдался в итоге, после всего того, через что ты прошёл. Выбор за тобой, малыш. А пока… а пока мы позабавимся.
