Блазг с пониманием покосился на ледяную Киру и кивнул.
– Это мои друзья, Рона, – на всякий случай предупредил я девушку. – Они тебя не обидят. Иди с ними. Хорошо?
Удивительно, но она послушалась. Я бросился по коридору в сторону кухни. В доме властвовала тишина, и это меня пугало намного сильнее, чем встреча с каким-нибудь порождением сдисской магии. Или Проклятой.
– Лаэн! – не выдержав, заорал я. – Лаэн!
Нет ответа.
От двери, преграждающей вход в кухню, осталось одно воспоминание. Удар гигантской кувалды разнес ее на множество острых длинных щепок. Теперь ими был усеян весь пол…
Стол оказался перевернут и расколот пополам. Белая скатерть залита мятным шафом, вареньем, медом и кровью. Еда валялась на полу вперемешку с битой фарфоровой посудой и ярко-красными яблоками. Один из шкафов лежал на боку, точно ширма закрывая от меня западный угол комнаты. Стекол в окнах не было, и залетевший в комнату ветер играл с короткими рыжими занавесками, не обращая внимания на мертвых некромантов. Несмотря на сквозняк, здесь все еще висел странный, кисловато-сладкий, щекочущий ноздри запах.
Шестеро. Все с алыми кушаками.
Мелкие фарфоровые осколки дорогой тонкой посуды ломались под подошвами сапог. Я осторожно, стараясь держаться стены, начал обходить комнату по кругу и, сделав несколько шагов, остановился. Взгляду открылась та часть помещения, что раньше была скрыта упавшим шкафом.
Рядом с буфетом, раскинув руки, лежала Проказа.
Невзирая на то, что она смогла уничтожить шестерых колдунов, ее убили. Кто-то подгадал момент и ударил старуху в шею ножом с пожелтевшей рукоятью. «Гаситель Дара». После него Целительница не могла выжить.
То ли убийца торопился, то ли испугался, то ли артефакт ему был без надобности. Этого я не знал. Но он не стал забирать бесценное оружие себе. Оставил там, где ему самое место – в теле одной из Шести.
Уже безо всякой опаски я подошел к ведьме.
Теперь ее седые волосы казались неряшливыми и грязными. Лицо – обрюзгшим, пожелтевшим и обиженным. Неподвижные, широко распахнутые глаза – дешевыми блеклыми стекляшками. Подол юбки при падении приподнялся, обнажая белые, рыхлые, испещренные множеством широких синих вен, голени.
Сейчас в Проказе не было ничего от грозной, наводящей ужас на тысячи людей Проклятой. Передо мной лежала всего лишь мертвая, жалкая, несчастная старуха.
Я выдернул нож из ее горла, вытер о скатерть. Заглянул в соседнее со столовой помещение. Там, в большой бадье, поднималось тесто. Два кота, белый и черный, безмятежно лакали молоко из мисок.
Подойдя к буфету, я выдвинул ящик и сразу же обнаружил сумку Шена, а в ней четыре костяных наконечника. Эти сокровища я, не раздумывая, присоединил к ножу. Уже собираясь уходить, увидел на полу небольшую книжицу, лишь каким-то чудом не залитую кровью Проклятой.
Мне стало любопытно, и я поднял книжонку, отметив про себя, что она достаточно старая. Открыл на загнутой странице и увидел мелкий, разборчивый почерк:
Думаю, все, что мы считаем основой магии – Дар, «искры», плетения – не могут устоять перед ней. Конечно, сами по себе они – огромная сила, бесконечный источник возможностей и созиданий, но все равно жалко проигрывают главной силе нашего старого мира – любви. Возможно, со стороны это звучит смешно и наивно, но я прожил достаточно долго и открыл немало тайн, для того, чтобы утверждать – нет ничего сильнее любви. Это самая великая магия. Она, сама по себе, содержит такую «искру» и такие возможности, что освоившим это чувство без остатка…
Я посмотрел на обложку.
«Заметки на полях. Кавалар».
Хотел отбросить в сторону, но тут вспомнил, что это имя несколько раз упоминала Лаэн. Кавалар – так звали Скульптора. Возможно, моему солнцу будут интересны эти записи. Бросив на тело Проказы последний взгляд, я вышел в коридор.
– Лаэн!
Нет ответа.
Я прошел весь первый этаж насквозь, затем поднялся на второй и заглянул в каждую комнату. Не пропустил даже кладовок. Там, где обрушилась крыша, пришлось перебираться через завалы, но никого, кроме четырех мертвых слуг, найти не удалось.
Возможно, Ласку держали не в доме, а, так же как и нас, в одном из сараев? Во дворе. Я бросился вниз по лестнице. Выскочил на улицу. Конюшни догорели, а вот примыкающие к ним поля с высокой травой – пылали. Солнце сожрали тучи. Похолодало, ветер пах дымом, одуряющей горечью полыни и первым осенним дождем.
– Лаэн!
Быстро темнело и следовало поторопиться – ночью, да еще в грозу, я вряд ли смогу отыскать хоть что-то.
– Лаэн!
Я, не переставая, звал ее…
Под ноги выскочил Юми. Он поманил меня за собой:
– Вот так, собака!
Вейя, быстро перебирая четырьмя лапами, привел меня за хлев. По правую руку горела занявшаяся от построек степь. Дым ел глаза.
– Вот так, собака! – вейя ткнул пальцем влево, заставив меня отвлечься от пожара.
Ярдах в тридцати от того места, где мы находились, застыл Шен. Он стоял по пояс в высокой полыни, повернувшись к нам спиной. Еще дальше, за ним, начинались невысокие холмы. Мне показалось, что на вершине одного из них кто-то стоит, но, когда я присмотрелся получше – никого не увидел.
– Вот так, собака! – повторил Юми и, подчиняясь какому-то наитию, я направился к Целителю.
С каждым шагом я шел все быстрее, затем побежал. Мальчишка заметил меня и направился навстречу. Когда мы поравнялись, я хотел спросить про Лаэн, но, бросив взгляд на его лицо, – осекся.
Мое сердце остановилось.
– Что? – спросил я и не узнал собственного голоса.
Он не посмел поднять глаза. Его губы дрожали. Казалось, еще немного, и он заплачет.
– Ну?!
– Нэсс… Только успокойся… Тебе… – промямлил он.
– Да говори же, забери тебя Бездна!!! – во весь голос заорал я.
– Не стоит идти туда… Ни к чему тебе видеть…
Больше не слушая его, я ринулся вперед. Лаэн лежала на небольшом выгоревшем пятачке. Руки ее были сожжены до костей. Лицо – бескровное и неподвижное. Глаза закрыты. На краткое мгновение меня охватила отчаянная надежда, что она всего лишь потеряла сознание.
Я упал перед ней на колени, дотронулся до жилки на шее, и мертвенный холод ее кожи обжег меня сильнее, чем ненависть всего мира. Она не дышала. И сердце тоже не билось.
– Она мертва, Нэсс, – Шен озвучил то, что с таким упорством я гнал от себя – правду. – Мне… Можешь не верить… но мне и вправду… и вправду безумно жаль, что все так закончилось.
– Помоги мне! Сделай что-нибудь! Ты же Целитель!
Он вздрогнул, словно я обвинил его в преступлении, и съежился:
– Думаешь, я не пытался? Можно вылечить болезнь, но нельзя вернуть жизнь. Я не умею этого делать. Прости.
