Проснувшись, он не сразу вспомнил, как попал сюда, почему лежит в лесу, прямо на траве. А когда вспомнил, то все вчерашнее показалось дурным сном. Мир был сказочно хорош – жемчужно блестела роса на траве, кудрявые вершины берез золотились под первым солнечным лучом, и голубое небо ласково склонялось над землей, прекрасной, как юная невеста, убранная цветами и зеленью в сладкий месяц купалич.
Прямо перед ним было озеро – небольшое, круглое, обрамленное старыми ивами, склоняющими ветви в воду, словно женщины, моющие волосы. А в озере резвились и играли какие-то существа. Столпомер еще не понял, кто это, а уже задохнулся от их невыразимой прелести. Он видел что-то белое, нежное, и в груди теснило от сладкого и болезненного волнения. То казалось, что это большие белые птицы, а то вдруг из облака искрящихся под солнцем брызг появлялась изящная рука, мелькала гибкая спина, стелились по воде длинные пряди русых волос.
Ближний к нему берег был точно усеян белым снегом по зеленой траве. Приглядевшись, Столпомер понял, что это не снег, а лебединые перья и пух. Вот из озера вышла девушка, и хотелось зажмуриться, чтобы не ослепнуть от красоты этого стройного, гибкого тела. Ничего подобного он никогда не видел и даже не поверил бы, что такая красота существует. Уже не помня о вчерашнем разгроме, затаив дыхание, он смотрел, как девушка выходит из воды, отжимает густые волосы, достающие до колен.
И вдруг девушка ахнула – она заметила человека. Вмиг взмахнула руками, как крыльями, и лебединые перья сами взметнулись к ней, осыпали ее и пристали каждое на свое место. Столпомер не успел даже моргнуть, как белый лебедь сорвался с берега и полетел над озером, раскинув крылья и пронзительно крича.
Это было предупреждение: вода в озере закипела, с испуганными и негодующими криками белые вилы одна за другой бросались к берегу, подхватывали с травы оперенье и птицами взмывали в воздух. От их резких и гневных голосов звенел весь лес, и Столпомер зажмурился: казалось, сейчас этот звон обрушится на него и убьет, как сотни железных ножей.
Мягкое перышко, отлетев, упало ему на лицо. Было щекотно, и он осторожно снял его.
Стояла тишина. Столпомер открыл глаза. Взбаламученное озеро было пусто, пустым остался и берег, лишь несколько забытых перышек запутались в траве, как заблудившиеся среди лета снежные хлопья.
– Как же ты попал сюда, сокол ясный? – услышал он рядом с собой мягкий, нежный, звонкий голос, такой прекрасный и такой нездешний, что от этих звуков по коже пробегала дрожь восторга и ужаса. – Обернись, не бойся, я не страшная.
Над ним, кажется, смеялись. Этого он не мог допустить и осторожно обернулся.
И опять чуть не зажмурился.
На расстоянии протянутой руки от него на траве сидела одна из вил – стройная девушка, одетая только в волны золотистых волос. Однако как ни были они густы, сквозь них легко было разглядеть и точеные белые плечи, и длинные стройные ноги, и высокую пышную грудь, от мягких и манящих очертаний которой у молодого парня темнело в глазах, сохло во рту и появлялись еще некоторые ощущения, силы которых он сам испугался. Ни на одном из буйных весенних праздников он не переживал ничего подобного. Яркая, нечеловеческая зелень ее глаз внушала ужас и восторг – лицезрение этой красоты было смертельно опасно, но оно того стоило!
– Ты… кто? – едва смог он выговорить, не зная, то ли жмуриться, чтобы не ослепнуть, то ли смотреть, пока видно.
– Я – Младина. – Девушка улыбнулась, и на него повеяло запахом ландыша. Ее волосы быстро сохли, и прямо на глазах из влажных прядок показывались зеленые стебельки с жемчужными бусинками ландышей. – Зови так, если нравится. А кто ты, я знаю. Тяжело тебе пришлось, ничего не скажешь. Но все это беда поправимая. Полюбился ты мне, Столпомер Гремивоевич. Если будешь мне верен, я тебе все твои беды в клубок сверну и под корягу заброшу. Верь мне. Я – Дева, и власть моя – будущее.
Что было дальше, Столпомер помнил плохо, и осталось у него только ощущение неземного блаженства, смешанного с тягучей, болезненной усталостью и опустошенностью. Восемнадцатилетний парень, рослый, сильный, красивый, с густыми русыми кудрями и яркими темно-голубыми глазами, мог понравиться даже Деве Будущего, которая в каждом мужчине ищет силу Сварога и не отстает от тех, в ком ее находит, пока не выпьет до дна. И особенно желанной добычей для нее служат те, в ком течет земная кровь самих богов.
Молодой князь Столпомер вышел из этого леса три недели спустя, зато совсем не там, где входил, а прямо возле Ладоги. Дева будущего обещала ему удачу во всем – и ее обещания сбылись. Ладожские князья хорошо приняли беглеца. Воевать со Смолянском им было некстати, они как раз собрали большой обоз для торговой поездки за море – но взяли Столпомера с собой, ввели в дом свейского конунга Рагнара и убедили помочь.
Гостеприимство северные владыки считают своей непременной обязанностью, поэтому конунг с почетом встретил молодого славянского князя. Его знатный род, отвага, с которой он сражался с превосходящим противником, стойкость, с которой он переносил поражение, упрямая вера в будущую победу всем здесь внушали уважение. Ведь стойкость под ударами судьбы считается у северных народов одной из первых добродетелей достойного человека.
Но неизвестно, принесло ли бы это какую-то пользу, если бы не йомфру Хильдвиг, дочь Рагнара конунга. Йомфру Хильдвиг тогда едва исполнилось шестнадцать лет. Гость, такой молодой, красивый и статный, такой отважный и сильный, уже так много перенесший, поразил ее до глубины души. Он казался ей новым Сигурдом Убийцей Дракона, и она изо всех сил уговаривала отца помочь ему.
Рагнар конунг в конце концов уступил уговорам любимой дочери. Он и сам понимал выгоду, которую сможет извлечь из такого союзника. Славянские меха, лен, мед, воск, зерно весьма ценились, не говоря уж о том, что полотеский князь при случае так же поможет ему войском, как сейчас Рагнар конунг мог помочь Столпомеру.
Союз двух держав наиболее надежно скрепляется браком. И то, что йомфру Хильдвиг ни о ком другом и не мечтала, сильно помогало делу.
Столпомер не мог отказаться от женитьбы, которая обеспечивала все его будущее. К тому же он не остался равнодушен к юной прелести конунговой дочери, к блеску ее глаз, в которых сияли неподдельное и горячее восхищение, преданность и любовь. Здесь, за морем, он позабыл Младину. Изредка ему приходило на память то приключение на берегу озера, но теперь казалось, что все это приснилось ему, истомленному сражением и бегством. А может, он безотчетно стремился восстановить то тепло, которое выпила из него Дева, а Хильдвиг прямо-таки источала это тепло, возвращая его к жизни, наполняя тело силой и бодростью, а душу – надеждой и верой в будущее.
