Рагнар конунг в конце концов уступил уговорам любимой дочери. Он и сам понимал выгоду, которую сможет извлечь из такого союзника. Славянские меха, лен, мед, воск, зерно весьма ценились, не говоря уж о том, что полотеский князь при случае так же поможет ему войском, как сейчас Рагнар конунг мог помочь Столпомеру.
Союз двух держав наиболее надежно скрепляется браком. И то, что йомфру Хильдвиг ни о ком другом и не мечтала, сильно помогало делу.
Столпомер не мог отказаться от женитьбы, которая обеспечивала все его будущее. К тому же он не остался равнодушен к юной прелести конунговой дочери, к блеску ее глаз, в которых сияли неподдельное и горячее восхищение, преданность и любовь. Здесь, за морем, он позабыл Младину. Изредка ему приходило на память то приключение на берегу озера, но теперь казалось, что все это приснилось ему, истомленному сражением и бегством. А может, он безотчетно стремился восстановить то тепло, которое выпила из него Дева, а Хильдвиг прямо-таки источала это тепло, возвращая его к жизни, наполняя тело силой и бодростью, а душу – надеждой и верой в будущее.
В начале осени Столпомер, с большим войском и юной женой, вернулся в Ладогу. Оттуда он сразу направился в Полотеск и неожиданным ударом опрокинул и рассеял войско Велебора, подошедшее к стольному городу почти вплотную. Опомнившись, князь Велебор попытался дать отпор. Состоялась еще одна битва, но смолянские полки снова были разбиты. Волоки оказались в руках Столпомера, и в Радогоще, где уже совсем обосновался Велеборов воевода Гневогость, между князьями был заключен мир. Каждый остался при своих границах, но Смолянск еще выплатил Полотеску некоторую дань.
И вот наконец князь Столпомер вернулся домой, где ждали его любимая жена и ликующий народ. Но первая же ночь под родным кровом, когда молодой князь лег на постель и обнял жену, принесла ему страшное потрясение. Лежащая обернулась, и он увидел… лицо Младины.
– Не ждал меня, сокол ясный! – Извернувшись, как змея, она села на постели, и перед онемевшим Столпомером снова заструились волны золотистых волос, сквозь которые с пугающей соблазнительностью просвечивали точеные плечи, длинные ноги, обольстительные бедра, волнующая округлая грудь. – А я-то тебя ждала, сокрушалась. Все глаза выплакала! – насмешливо продолжала она, обернув к нему лицо, где вместо глаз – зеленых озер – вдруг оказались две черные дыры: выплакала, дескать, до дна. – Бросил ты меня, голубок, обманул! Да ведь я тебе не девка простая, что поплачет да и забудет. От меня не уйдешь. Неужели не мила я тебе? – Вила прилегла на постель, игриво показывая ему всю прелесть своего волшебного тела. – Где же ты лучше меня нашел? Белее, румянее? Неужели за морями?
– Где… она… – едва выговорил Столпомер. Он помнил, что жена ушла спать раньше его и должна быть здесь. – Куда ты ее подевала…
– Что захочу, то и сделаю! – Младина усмехнулась, и ее прекрасные белые зубы блеснули хищно и угрожающе. – От меня не спрячешься. Брось ее, слышишь!
– Да как же я ее брошу – ведь она мне жена!
– Отошли назад за море, откуда взял! – жестко потребовала Младина. – Не нужна она тебе больше. Я ведь все сделала, что обещала. Во всем тебе везло, все сделалось, что тебе было нужно. Войну ты выиграл, князем полотеским стал. Зачем она тебе еще? Отошли назад. А женой твоей я буду! Где же ты найдешь красивее меня, стройнее, желаннее? Навсегда с тобой останусь, родной мой, ненаглядный! И красота моя не вянет, не старится – как солнце красное, я вечно буду хороша!
Изогнувшись, вила прижалась к нему, и у Столпомера потемнело в глазах. На него пахнула холодом бездна первозданных вод, и он отшатнулся. Отдаться снова этой бездне означало скоро погибнуть. Младина не лжет, она останется с ним до конца – но конец наступит слишком скоро: уже через год он станет высохшим стариком и умрет. А она упорхнет в окошко белой лебедью, такая же юная, прекрасная, как цветущий ландыш, и ненасытная, как бездна.
– Нет! – Столпомер собрался с силами и вскочил с лежанки. – Отдай мою жену, проклятая! Уходи!
– Так ты благодаришь меня!
– Ты уже всю кровь из меня выпила, что тебе еще надо!
– Не всю! – Глаза ее вспыхнули огнем томительного желания, голос стал глубоким и звучным, в нем послышался гул мощного потока тех рек, что омывают изнанку вселенной. – Не всю! Приди ко мне, светлый луч, дай мне огонь! Дай мне жизнь, чтобы сделать Деву Матерью, и тогда родится новая Дева. Мать станет Старухой, а Старуха канет во тьму и выйдет из нее духом новой Девы, и мир обновится, ибо без этого нельзя ему жить! Приди ко мне, огонь! Дай мне огонь, ты, внук Сварога, сын Велеса!
– Ступай к Велесу, а у меня есть жена! – в отчаянии крикнул Столпомер. – Огненный Сокол, помоги!
В тесной темной клети вспыхнула молния и погасла, но вместе с ней исчезла и вила.
На постели кто-то лежал. В полутьме Столпомер видел только плечо над краем одеяла и пряди светлой косы.
Собравшись с духом, он осторожно наклонился, вгляделся. Женщина повернулась, и он увидел лицо своей жены, Хильдвиг дочери Рагнара, которую здесь уже нарекли княгиней Творимилой. В полудреме она пробормотала что-то на северном языке и потянулась к нему.
Почти год Дева не напоминала о себе, и Столпомер даже стал надеяться, что она отвязалась от него навсегда. Была бы она просто вилой, так бы и случилось – женатый мужчина для вил недоступен. Но ведь это была дева будущего, во власти которой находится любой смертный человек. Молодая княгиня носила ребенка, к великой радости всего города, а Столпомер ожидал срока со смущением и страхом. Миг рождения – миг перелома, когда в земной мир приходят все три вещие вилы. И от одной из них ему не приходилось ждать ничего хорошего.
В последний день, когда у княгини уже начались схватки и ее увели в баню, он вызвал к себе повитуху, Медведиху, и строго приказал ей зажечь, когда все кончится, не три огня в честь трех вил, а только два. Медведиха смотрела на него как на сумасшедшего, но князь настаивал, и она была вынуждена подчиниться. Хотя, по совести говоря, мужчине не годится лезть в эти дела, будь он хоть трижды князь.
И вот настала та ночь, глухая осенняя ночь, когда весь город спал, и только в новой бане на задворках княжьего двора горели два светильника, поставленные на лавке… Светильников было два, но на их свет пришли три вещие вилы – потому что не бывает прошлого без будущего и настоящего без прошлого. Она все равно пришла – та, которую не звали. Та, чей приход нельзя ни приблизить своей волей, ни отвратить.
Дева будущего отомстила. Она не могла изменить того, что уже стало прошлым и перешло во власть Старухи, но она прокляла будущее князя Столпомера – его детей. Обоим детям, сыну и дочери, она предрекла смерть после обручения. Сына уже ничто не смогло вырвать из-под власти ее проклятья, а с дочерью Старуха и Мать обманули ее. Обманули трижды: при рождении, когда Мать дала Деве первой сделать предсказание, а потом смягчила его; второй раз, когда двенадцатилетнюю девочку спрятали у Леса Праведного; и в третий раз, когда девушку, замерзающую в снегах, снова забрал к себе ее лесной дед. Но теперь, если она выйдет замуж, в миг перехода прежние покровители будут бессильны, и Дева завладеет дважды ненавистной ей жертвой, навсегда лишив ее какого-либо будущего.
