Мурильо стоял неподалёку, затягивая ремни бурдюков с водой, прикреплённых к правой стороне повозки. Упакованную пищу, купленную утром у торговца-баргаста, накрыли старыми палатками и прикрепили к другой стороне, отчего рхивийская повозка выглядела теперь широкой и раздутой.
Двое мужчин купили пару лошадей по заоблачной цене у Моттских ополченцев — отряда наёмников при армии Каладана Бруда, который выглядел на удивление бестолковым и о самом существовании которого Колл прежде даже не догадывался. Доморощенные наёмники рядились в лохмотья, которые никак не вязались с военным делом, зато отлично согласовывались с названием отряда. Кони были едва объезжены, толстоногие, но высокие. Ополченцы называли эту породу своей собственной — выведенной из натийских боевых, моттских тягловых и генабарийских ломовых, что в совокупности дало крупных, упрямых, злых животных с удивительно широкими спинами, отчего ехать на них верхом было сплошным удовольствием.
— Если они тебе руку не откусят, — добавил наёмник с неровными зубами, вытягивая вшей из длинных, слипшихся прядей у себя на голове и отправляя в рот. Говорить это ему не мешало.
Колл вздохнул, смутно расстроенный этим воспоминанием, и осторожно подошёл к лошадям.
Кони могли быть близнецами — одинаково медно-рыжие, с нестрижеными гривами и густыми хвостами, усаженными репьём и семенами трав. Сёдла были малазанские — несомненно, старые военные трофеи, толстые попоны под ними — рхивийские. Животные внимательно следили за ним.
Один жеребец случайно качнул крестцом в сторону даруджийца. Тот остановился, выругался себе под нос.
— Сладкий корень, — отозвался Мурильо из-за повозки. — Подкупи их. У нас тут немного есть.
— Вознаградить их за плохое поведение? Нет уж.
Колл кружил на расстоянии. Кони были привязаны к колышку навеса, что позволяло им повторять его движения. Три шага навстречу — и даруджиец получил бы копытом по лбу. Он выругался чуть громче, затем сказал:
— Мурильо, подведи быков к колышку — перекрой их повозкой. Если это не сработает, найди мне молоток.
Мурильо, ухмыляясь, запрыгнул на козлы и взял вожжи. Через пятнадцать ударов сердца он остановил животных возле колышка, и повозка удачно перекрыла коням возможность кружить дальше.
Колл поспешил обойти их так, чтобы повозка находилась между ним и животными.
— Значит, пусть лучше укусит, чем лягнёт, — заметил Мурильо, глядя, как его друг подходит к повозке, взбирается наверх, переступает через бесчувственную фигуру Мхиби и останавливается на расстоянии вытянутой руки от коней.
Животные туго натянули привязь, отступив как можно дальше, и дёргали колышек. Однако это была работа рхиви, рассчитанная на то, чтобы устоять даже на самом сильном степном ветру. Глубоко вбитый в утоптанную землю колышек не шелохнулся.
Затянутая в кожаную перчатку рука Колла протянулась, схватила одну из привязей. Он спрыгнул с повозки и резко дёрнул.
Конь, храпя, дёрнулся в его сторону. Второй встревоженно отшатнулся.
Даруджиец снял поводья с седла, всё ещё удерживая привязь другой рукой, пригнул голову жеребца к земле и медленно двинулся к его плечу. Вставил сапог в стремя и одним движением взлетел в седло.
Конь попытался ускользнуть из-под его веса, прижался боком к своему товарищу, зажав ногу Колла между ними.
Колл закряхтел, но поводья держал крепко.
— Славный будет синяк, — отметил Мурильо.
— Продолжай говорить мне приятные вещи, почему бы нет? — процедил Колл сквозь стиснутые зубы. — Теперь подойди и отвяжи его. И осторожно. Над нами кружит одинокий стервятник, и он полон надежды.
Его товарищ посмотрел в небо, вгляделся, затем прошипел:
— Хорошо, я купился, хватит злорадствовать, — и перевалился через спинку сиденья.
Колл наблюдал, как он мягко спрыгнул на землю и осторожно подошёл к колышку.
— Если подумать, может, стоило принести мне молоток.
— Уже слишком поздно, друг, — сказал Мурильо, развязывая узел.
Конь отпрянул на несколько шагов и встал на дыбы.
На взгляд Мурильо, Колл сделал заднее сальто с почти поэтической грацией. Он искусно приземлился на ноги и тут же отшатнулся назад, чтобы избежать удара двух копыт, который мог бы раздробить ему грудь. Даруджиец с грохотом отлетел на несколько шагов.
Жеребец ускакал, радостно взбрыкивая.
Некоторое время Колл лежал неподвижно, глядя в небо.
— Всё в порядке? — спросил Мурильо.
— Дай мне аркан. И немного сладкого корня.
— Я бы предложил молоток, — ответил Мурильо, — но ты сам знаешь, что делаешь.
Раздался далёкий рёв рогов.
— Худов дух, — проворчал Колл. — Начался поход на Капастан. — Он медленно сел. — Мы же должны быть впереди.
— Мы всегда можем поехать в повозке, друг мой. Вернуть лошадей Моттским ополченцам и забрать свои деньги.
— Повозка уже перегружена, — Колл поднялся на ноги с болезненным выражением лица. — Кроме того, он сказал, товар возврату не подлежит.
Мурильо искоса посмотрел на друга.
— Вот как? И это не вызвало у тебя никаких подозрений?
— Молчи.
— Но…
— Мурильо, хочешь правду? Этот человек был настолько жалок, что я пожалел его, понял? Теперь прекрати мямлить и давай с этим покончим.
— Колл! Он запросил огромные деньги за…
— Довольно, — прорычал Колл. — Я заплатил целое состояние за право убить треклятых зверюг или тебя. Что выбираешь?
— Ты не можешь их убить…
— Ещё одно слово, и на этом холме вырастет курган из камней для старого доброго Мурильо из Даруджистана. Ты меня понял? Хорошо. Теперь передай мне аркан и сладкий корень. Начнём с того, который ещё тут.
— А может, стоит погнаться…
— Мурильо, — предупреждающе сказал Колл.
— Прости. Камни выбирай полегче, пожалуйста.
Зловонные облака бурлили низко над волнами, которые боролись друг с другом среди иззубрённых льдин. Эти волны извивались и колыхались, даже ударяясь о линию берега, так что пена взлетала к небу. Раскаты грома прорезались сквозь скрежет, треск и неумолчное шипение проливного дождя.
— Ничего себе, — пробормотала госпожа Зависть.
Трое сегулехов скорчились с подветренной стороны большого базальтового валуна и густо смазывали жиром оружие. Эти трое представляли собой печальное зрелище — промокшие под дождём, вымазанные в грязи, доспехи изодраны в клочья. Их руки, бёдра и плечи были исполосованы мелкими ранами, более глубокие раны были зашиты ниткой из жил — ряды узлов, почерневших и затвердевших от старой крови, которая под дождём сочилась багровым.
