Рядом, взобравшись на выступ, стояла Баальджагг. Спутанная, покрытая струпьями шерсть сбилась в пучки над пятнами голой кожи, из правого плеча торчало обломанное древко копья в человеческую руку длиной — прошло три дня, но волчица не подпускала близко ни Зависть, ни сегулехов. Её лихорадочно блестевшие глаза смотрели на север.
Гарат лежал в трёх шагах позади неё и безудержно дрожал, его раны сочились кровью, будто тело плакало там, где не мог он сам — огромный и полубезумный, он не давал никому подойти к себе — даже волчице.
Судя по внешности, только госпожа Зависть никак не пострадала в ужасной войне, которую они затеяли — её, похоже, не касался даже дождь. На белой телабе не было ни пятнышка. Распущенные чёрные волосы пышно спадали по спине. Губы были накрашены густым и немного угрожающим красным. Сурьма вокруг глаз переливалась оттенками сумерек.
— Ничего себе, — снова прошептала госпожа Зависть. — Как же нам последовать за Тленом через… это? И почему он не т’лан слон или т’лан кит, чтобы перенести нас на спине, в роскошном паланкине? С горячей водой и хитроумным водопроводом.
Рядом с ней возник Мок, с его лакированной маски стекала вода.
— Я с ним сойдусь, — сказал он.
— Вот как. И когда же стычка с Тленом стала важнее, чем твоя миссия по отношению к Провидцу? Как Первый или Второй отнесутся к такому самоуправству с твоей стороны?
— Первый — это Первый, а Второй — это Второй, — лаконично ответил Мок.
Госпожа Зависть закатила глаза.
— Какое точное наблюдение.
— Личные потребности важнее, госпожа. Всегда, иначе победителей не было бы вообще. Не было бы иерархии. Сегулехами правили бы хнычущие мученики, слепо топчущие беспомощных в стремлении к общему благу. Или нами правили бы деспоты, которые прятались бы за армией и считали грубую силу оправданным поводом для чести. Мы знаем о других землях, госпожа. Мы знаем больше, чем вы думаете.
Она повернулась и внимательно посмотрела на него.
— Прекрасно. А я уже думала, что мне отказано в развлекательных беседах.
— Мы неуязвимы для твоего презрения, госпожа.
— Едва ли: ты извиваешься с того самого момента, как я тебя пробудила. Даже нет — кипишь.
— Есть вещи, которые нам стоит обсудить, — сказал Мок.
— Уверен? Ты, случайно, не об этой яростной буре, которая мешает нам идти дальше? Или, может, об остатках армии, загнавшей нас сюда? Они не вернутся, уверяю тебя…
— Ты наслала на них чуму.
— Какое возмутительное обвинение! Чудо, что болезнь не разразилась среди них уже давно, — пожирают друг дружку без малейшего намёка на цивилизованную кулинарию. О, такое обвинение от тебя…
— Гарат тоже болен этой чумой, госпожа.
— Что? Чепуха! Его тревожат раны…
— Раны, которые давно должна была исцелить сила его духа. Лихорадка, которая заполнила лёгкие зверя, — та же, что ударила по паннионцам. — Он медленно повернулся к ней лицом. — Сделай что-нибудь.
— Возмутительно…
— Госпожа.
— Ох, ну ладно. Но разве ты не видишь в этом прекрасной иронии? Полиэль, Королева Мора вступила в союз с Увечным богом. Это решение меня глубоко оскорбляет, к твоему сведению. Как хитро с моей стороны ограбить её Путь и тем самым преградить дорогу её союзникам!
— Сомневаюсь, что жертвы оценили эту иронию, госпожа. Как и Гарат.
— Лучше бы ты и дальше молчал!
— Исцели его.
— Он меня не подпустит!
— Гарат уже не может стоять, госпожа. Он не поднимется с того места, где лежит, если ты не исцелишь его.
— Какое же ты ничтожество! Если ты неправ и он попытается меня укусить, я буду очень недовольна тобой, Мок. Я опустошу твои чресла. Сделаю твои глаза косыми настолько, что любой, кто взглянет на тебя и твою дурацкую маску, не сможет удержаться от смеха. И о другом я тоже подумаю, поверь мне.
— Исцели его.
— Конечно, исцелю! В конце концов, Гарат — мой любимый спутник. Даже если он и пытался однажды обмочить моё платье. Хотя, стоит признать, он в тот момент спал, так что это, вероятно, была одна из шуточек К’рула. Ладно, ладно, не перебивай меня.
Она подошла к огромному псу.
Его глаза были закрыты, каждый вздох отрывисто сотрясал тело. Гарат даже не поднял головы, когда госпожа Зависть приблизилась.
— Ох, прости мою невнимательность, дорогой пёсик. Я думала только о ранах и уже начала скорбеть. Тебя переполняют нехорошие пары? Так нельзя. Но их легко убрать. — Она вытянулась, нежно касаясь пальцами горячего, исходящего паром бока пса. — Вот…
Гарат повернул голову, медленно ощерился.
Госпожа Зависть отшатнулась.
— И так ты меня благодаришь? Дорогой, я тебя исцелила!
— Сначала ты вызвала его болезнь, госпожа, — сказал Мок.
— Тихо, я с тобой больше не разговариваю. Гарат! Посмотри, как возвращается твоя сила, прямо на глазах! Смотри, ты встаёшь! Как чудесно! И — нет, пожалуйста, держись подальше. Разве что, ты хочешь, чтобы тебя погладили. Хочешь, чтобы я тебя погладила? Тогда перестань рычать!
Мок ступил между ними, глядя на ощетинившегося пса.
— Гарат, она нужна нам, так же, как ты нужен нам. Нет смысла в продолжении этой вражды.
— Он тебя не понимает! — сказала госпожа Зависть. — Он пёс! И пёс очень сердитый.
Огромный зверь отвернулся, медленно подошёл туда, где Баальджагг смотрела на ураган. Волчица даже не взглянула на него.
Мок вышел вперёд.
— Баальджагг видит что-то, госпожа.
— Что? Там?
Они поспешили вверх по склону.
Глыбы льда что-то поймали. Меньше чем в тысяче шагов от Зависти и её спутников, на самом краю небольшой бухты, дрейфовала некая конструкция: с двух сторон её ограждали высокие плетёные стены из прутьев, три покрытых инеем дома венчали платформу, которая напоминала скорее оторванный штормом квартал портового города. Между высокими покосившимися домами просматривалась узкая, кривая улочка. Когда невидимое течение повернуло льдину, на которой лежала странная конструкция, с противоположной стороны показалась разбитая пасть деревянного каркаса, уходившего под поверхность улицы. Там проглядывали огромные бальсовые брёвна и что-то вроде огромных пузырей; три из них оказались пробиты и сдулись.
— Какое оригинальное решение, — протянула госпожа Зависть.
— Мекросы, — сказал Мок.
— Прошу прощения?
— Сегулехи живут на острове, госпожа. К нам иногда приплывают мекросы — их города бороздят океан. Они пытаются разграбить наше побережье и всегда забывают о плачевных результатах прежних набегов. Их ярость развлекает учеников Низших школ.
