— Странно, — прошептала караванщица. — Я… Я не помню… Совсем не помню родителей… Какие они?
— Ну… — он уже хотел описать их и вдруг поймал себя на мысли, что эта часть воспоминаний совершенно стерлась. Он не мог восстановить в своей памяти ни одного образа, ни одного имени, за исключением связанных с богами. Все смертные казались серой безликой массой, лишенной своей собственной сущности. Ри даже не знал, были ли у него самого родители или они погибли когда-то давно и он — сирота.
— Я не помню… — Сати поднесла ладони к вискам, словно отгораживаясь от остального мира, всецело сосредоточиваясь на воспоминаниях. — Я не помню, есть ли среди тех, кого нам предстоит найти, наши с тобой брат или сестра… Странно… — она хотела сказать — страшно, но почему-то с ее губ сорвалось совсем иное слово.
— Это сон, — пожал плечами Ри. — Здесь всякое возможно, — смешок сорвался с его губ.
— Ты что? — не видя причины для веселья спросила караванщица. Не мог же он смеяться над ней! И это в то время, когда им обоим нужна поддержка друг друга, и уж точно не ссора, способная разделить даже брата и сестру.
— Ничего. Я просто вдруг вспомнил свои сны. Мне много приходилось видеть забавного. Бывало, что я даже не помнил своего имя… А как-то раз мне даже приснилось, что я девчонка! Представляешь?
— Представляю, — та рассмеялась. Ей сразу стало легче на душе. Сомнения, так и не переросшие в обиды, покинули разум и сердце. — А мне снилось, что я зверек, маленький, с белой пушистой шерсткой, который живет под снегом пустыни и лишь в погожий полдень выбирается на поверхность, чтобы погреться в лучах солнца. Знаешь, — она задумалась, но эти новые мысли не прогнали с ее губ улыбки, лишь наделили ее неведомой, далекой грустью, — потом, когда я проснулась, я думала… После этого сна я очень долго верила, что нынешняя моя жизнь — не единственная, что так же, как рабыни, надеющиеся на перерождение, я приходила на эту землю и раньше.
— В облике снежной мышки?
— Да. Маленькой, беззащитной снежной мышки… — она оглядела все внимательным взглядом, стараясь найти что-то, что напомнило бы ей снежную пустыню.
Рожденную в городе, ее всегда прежде тянуло в тепло оазиса. Теперь же… Странно, почему она никогда не думала о том, что означала для ее души снежная пустыня, в которой проходит вся ее жизнь? Эта трепетная, нежная и столь страстная любовь к снегам, тоска по бескрайним белым просторам, где, в каких дальних уголках сердца они таились до этого мгновения? И почему эти чувства покинули свое потаенное убежище именно теперь, когда она была в земле, казавшейся воплощением самой заветной, самой страстной мечты?
А, может быть, это были вовсе не ее чувства? Может, это была любовь к снежной пустыни госпожи Айи, в образе которой караванщица вошла в мир снов?
Бросив быстрый взгляд на подругу, Ри, не желая прерывать ее раздумий, несших в себе покой и сладость морозного утра, повернулся к распростершемуся перед ними лугу. Зеленый, с разноцветными пятнами-бликами луговых цветов, он, весело играя с лучами застывшего в зените солнца, поднимался к холму.
Так в сладком созерцании прошло некоторое время. А затем словно ветерок подул, засмеялся, защекотал своим длинным хвостом нос, щеки.
— Вот что, — ему в голову пришла забавная мысль, которой он поспешил поделиться со своей спутницей. — Давай я покажу тебе мой мир. Раз уж ты пришла сюда. Пойдем, — и он потянул ее в сторону цветущего, щебетавшего на птичьей многоголосие сада, уводя прочь от тропы, которая, стоило цели забыться, потеряла в его глазах всякий смысл.
Но Сати еще что-то помнила.
— Подожди, Ри, — она чувствовала, что не должна сходить с тропы, что бы ни случилось, что сейчас это — самое главное, ведь стоит сделать всего лишь шаг в сторону, как все, что еще мгновение назад было важным, потеряет всякий смысл.
— Ри?! - смеясь, воскликнул тот. — Что это с тобой, Айя? Ты забыла имя своего собственного брата?
— Ри, это не смешно! — в ее глазах начал разгораться испуг.
— Лаль! — хохоча, крикнул тот. — Меня зовут Лаль!
— Перестань! — она схватила его за плечи, встряхнула, словно стремясь разбудить ото сна, который, против их воли начал превращаться в кошмар. — Неужели ты не помнишь совсем ничего? Даже почему мы оказались здесь?
— Почему? — улыбка сменилась кривой гримасой, в которой была и злость, и ярость. — Ты спрашиваешь у меня, почему я здесь? Как будто все произошло не по твоей воле! Это ведь ты заточила меня в этом мире как в темнице, сестренка!
— Ри! — Сати застонала. Она была готова плакать от бессилия и страха, который начал подбираться к ее душе, усиливаясь с каждым новым мигом. — Ты забыл…
— Лаль! — теперь голос звучал властно и жестко. — И я все помню! Это ты у нас, как видно, лишена памяти! Но я знаю, что тебе поможет! — и он вдруг с силой оттолкнул от себя спутницу, которая, не ожидавшая подобного, не смогла удержаться на ногах и…
Она не почувствовала, не поняла, как упала. Просто мгновение назад она стояла на тропе, спустя же краткий миг уже сидела в густой высокой траве, за которой не было видно ничего за исключением синего неба над головой, по которому плыли белоснежные образы-облака.
Руки были перемазаны черной жижей земли и зеленым травяным соком, одежду словно пудрой покрывала цветочная пыльца, в волосах запутался репей.
По ее щекам текли слезы отчаяния, а губы вновь и вновь упрямо повторяли: "Я Сати, Сати", — хотя разум уже потерял ту грань, что тоненькой ниточкой отделяла явь ото сна. И теперь она уже сама не знала, кто она на самом деле. Может быть, действительно Айя, а несчастная караванщица ей просто привиделась в том сне, несбыточной мечте, которая влекла ее поближе к Шамашу, несмотря на знание, что, во власти заклятья, ей никогда не быть с ним рядом.
"Шамаш…" — это имя легло грустной улыбкой на потрескавшиеся губы. Оно успокаивало, давало силы и решительность.
Она резко встала, стряхнула с себя капельки росы, прилипшие к телу и одежде сухие травинки, лепестки цветов и комья земли.
"Шамашу нужна помощь! Дети его спутников спят, околдованные властью моего несносного брата. И только я могу их разбудить. Я! Ведь я — повелительница сна! Я найду их, Шамаш! И… И может быть, тогда власть заклятия падет, и ты вспомнишь меня!"
Она хотела вернуться на тропу, с которой ее сбил Лаль, но, бросив лишь один взгляд вокруг, поняла, что находится где-то совсем в другом месте. Это была маленькая полянка, по краям которой ощетинились острыми листьями, словно стражи копьями, заросли крапивы, а дальше, за ними, высоким до самых небес забором вставал мрачный серый лес, глядевший на нежданную гостью настороженно-хмурым взглядом бесконечного множества серых глаз.
