— Правда, чистая, как родник! — Фудо поочередно продемонстрировал мне надменный фас и гордый курносый профиль. — У меня даже грамота с королевской печатью имеется. Куда я ее, интересно, подевал?..
Я восхищенно поцокала языком.
— Что, неужели и замок есть?
— А то! — отозвался музыкант, горделиво выпячивая грудь. — И прилежащая вотчина на отшибе. Деревенские пейзажи, парное молоко, румяные крестьянки… — Фудо, с блаженным видом прикрыв глаза, чмокнул губами. — Лепота! Я там проездом как-то был.
— Почему не остался?
— Не по душе мне сытый быт. — Парень извлек из кожаного чехла лютню и принялся подкручивать колки. — В ушах должен свистеть ветер, в голове цвести лютики, а в желудке — выть голодные василиски!
— Рецепт идеального барда, — хмыкнула я.
Фудо кивнул, мурлыча что-то неразборчивое себе под нос.
— Но как тебя все-таки угораздило? Слышала, ты героически спас от хандры младшую королевишну…
— Принцессу Леллиан. — Губы музыканта тронула едва различимая улыбка. — Именно она настояла на столь несоразмерной награде за одну-единственную песню.
Я с любопытством посмотрела на друга. В его глазах читалась настоящая нежность.
— Красивая?
— Как Туанская дева, — мечтательно протянул Фудо и тут же с подозрением покосился на меня. — Только попробуй сказать какую-нибудь сальность! Ей и пятнадцати весен нет!
— Чей бы василиск шипел, — проворчала я. — А у кого морда как у кота, упавшего в крынку со сметаной?
— Ну… — Фудо смущенно поскреб кончик носа, — она и правда само очарование. Объявила меня рыцарем Правой туфельки, представляешь?
— Хорошо хоть не рыцарем панталон, — съехидничала я.
— Да ну тебя! — добродушно отмахнулся музыкант и принялся наигрывать на лютне какой-то меланхоличный мотив.
Хлесткий, как пощечина, ветер ударил в лицо, растрепал волосы. Поежившись, я прижала теплую кружку к щеке.
Погода в горах переменчива, будто легкомысленная женщина. Еще совсем недавно небо можно было принять за черную бархатную подушку, утыканную булавками с круглыми сияющими шляпками на концах, — таким оно было звездным; теперь же, затянутое плотными, набрякшими, как опухшие веки, тучами, оно в любую секунду грозилось разразиться ливнем.
— Дождь будет, — непонятно зачем сказала я.
Фудо извлек из лютни несколько душераздирающих аккордов и со вздохом спрятал ее в чехол. Вместе с погодой неуловимо изменилась и атмосфера вокруг. Солдаты, поскучнев, расходились по палаткам. Низко над землей носились летучие мыши, в воздухе остро пахло озоном и, как мне показалось, едва ощутимой, неясной тревогой.
— Здесь часто дождит, — сказал музыкант. — Настоящее болото, как только еще не квакаем…
— Они ведь скоро нападут, да?
Я спросила и тут же пожалела об этом. Захотелось превратиться в улитку и спрятаться под спасительный панцирь или, как страус, уткнуть голову в песок — лишь бы не слышать ответа… Но поблизости был только дымящий из-за влаги костер, и прятать в нем голову было, по меньшей мере, небезопасно.
— Вряд ли, — отозвался Фудо. — Мы отбили атаку вчера, завалили двоих. Для крылатых это серьезные потери. Думаю, они отлежатся пару деньков.
Я с облегчением вытолкнула воздух из легких — оказывается, все это время я ждала ответа, затаив дыхание.
— Дрейфишь? — Друг смотрел на меня с лукавой усмешкой.
— Конечно. Я, знаешь ли, первый раз на войне.
Фудо с удовлетворенным видом кивнул.
— Это хорошо. Если бы ты была спокойна, как сытый удав, вот тогда я бы забеспокоился. Хадыр! — Музыкант смачно выругался, как заправский торговец. — Не нравятся мне эти тучи. Как бы нас не затопило к химерам. Да и дозорные сейчас — щенки слепые…
— Ты же сказал, что драконы не нападут!
— Доверять врагу? Глупее лишь спать с коброй на груди. Расслабишься — а наутро уже труп. Кстати, я слышал, что инквизиторы могут чуять драконов даже на расстоянии… Это правда?
Я невольно потянулась рукой к вороту файтона — туда, где на груди покоилась ледяная, как руки покойника, «капля».
— Не мы, — сказала я едва слышно, — наше оружие. Не спрашивай.
Несколько секунд Фудо буравил меня глазами, затем кивнул и отвернулся к огню.
Ощущение тревоги не покидало. Напротив, с каждой минутой становилось все сильнее. Тучи над головой сгущались, первые тяжелые капли падали на лицо, с шипением растворялись в костре и стучали по притоптанной пыльной земле.
Тук-тук-тук… Сердце стучит неровно, прерывисто. Замирает на мгновение и снова бьется в грудную клетку так, словно просит выпустить его на волю, потому что боится… Чего?
— Что-то не так, Фудо.
— В чем дело, Лис? — Глаза друга прищуриваются, горят желтым светом, как у большой человекоподобной кошки.
— Не знаю. — Мне очень жарко, я рву ворот файтона. Ткань трещит, разлетаются медные пуговицы. — Не знаю! Что-то странное!
«Капля» сияет, как карбункул, переливающийся в солнечном свете. Густая, алая… Нет, не карбункул — кровь. «Капля» и есть кровь. Дракона.
Я вскакиваю. Кричу так, что вопль дерет глотку. Амулет обжигает грудь.
А тяжелые, будто литые из металла тучи уже разрывают черные крылатые силуэты.
— Летят! Летяя-яяя-яят!!!
Этот крик принадлежит уже не мне. Вопит, радуя слух многогранными переливами, какой-то молодой парнишка в черном файтоне — инквизитор. На его груди хищно, будто глаз разъяренного циклопа, полыхает «капля»…
ГЛАВА 8
ТО, ЧТО МЫ ПОТЕРЯЛИ…
— К стене! Беги к стене, слышишь?! — Я в оцепенении смотрела на Фудо. Его рот открывался и закрывался, и изредка до меня долетали слова — наполовину проглоченные резкими порывами ветра, отчего казалось, что друг пытается докричаться до меня через толстое стекло. — Не стой столбом, дура! Беги!
Жесткие пальцы больно сдавили запястье, рванули к себе, заставляя ноги распрямиться и бежать, бежать…
Мне не было страшно, но все вокруг будто плыло в густом киселе. Будто в замедленной съемке виден кусок серого, сочащегося влагой неба; набухшие тучи неохотно распахивали свои чрева, выпуская ветвистые молнии и все новые и новые крылатые силуэты.
Первые робкие капли исчезли, им на смену пришли хлесткие, как плети, струи дождя. Они, будто живые, вгрызались в землю, поднимая фонтанчики грязи, били по крышам палаток и по головам людей, в панике мечущихся по площади.
Фудо выпустил мою руку лишь тогда, когда крепостная стена, скользкая и ледяная, впилась неровными выступами в спину.
Вспышка света, такая яркая, что я вскрикнула и закрыла руками глаза, озарила крепость. Шипение воды, густой пар, треск и отвратительный запах горящей резины. Палатка в десяти шагах от нас вспыхнула и обрушилась на землю. Красные языки пламени лизали ее жадно и так быстро, будто это был не влажный брезент, а сухой камыш.
