Гюда спустила на пол ноги, пошевелила босыми пальцами, зевнула. Хрипло, со сна, спросила:
— Не рано ли?
Нашарила на постели нарядную накидку, принялась натягивать, расправлять складки. Пока она крепила края накидки узорными фибулами и убирала волосы, Айша оделась и вышла на двор.
По земле полз белый туман, обнимал ноги сыростью. Было совсем тихо, только из-за небольшого леска на холме, что прикрывал деревню от моря, доносился стук топоров — мужики рубили ветки для костра.
Из дома выскочила Сата с двумя подружками — юная, красивая, беспечная, в ярко-желтом сарафане поверх синей рубашки, с синими лентами в рыжих волосах. Завертелась, показывая подругам вышивку на подоле сарафана, споткнувшись, чуть не упала. Одна из подружек, темноволосая и бойкая, подхватила ее, все трое захихикали, косясь на Айшу.
— Пошли быстрее, поглядим, — позвала черноволосая, потянула Сату к ограде. Та уперлась, замотала головой:
— Нет, нельзя. Мамка будет ругаться. Надо ее подождать.
Звонкие девчоночьи голоса рвали тишину, нарушали сладкий покой утра.
Обойдя шепчущихся девчонок, Айша вышла со двора. Спустилась по дороге к речной пристани, посмотрела, как на палубах кораблей-чаек прохаживаются сторожа. Потом вдоль берега направилась к морю, туда, где звенели топоры. Миновала рощу, по длинному песчаному откосу выбралась на каменистое побережье. Отсюда, с мыса, были хорошо видны большие костры на берегу и фигурки мужчин около них. Фигурки то собирались ватагами, о чем-то совещаясь, то вновь расходились в стороны. Воткнутые в песок факелы окутывали их чадным серым дымком…
Отвернувшись от костров, Айша босой ступней коснулась воды. Волна лизнула ногу, откатилась, будто испугавшись собственной шалости, ударилась боком о высокий валун, застывший на мелководье. Основание валуна окутывал зеленый иней водорослей, в прозрачной воде под ним перекатывалась махонькая витая ракушка. Айша сунула руку в воду, достала ракушку. Затем взобралась на валун, села, скрестив ноги, поднесла ракушку к глазам. Ракушка была белая, с розовыми прожилками внутри. Такими же розовыми, как туманная завесь на горизонте, где в щелочку меж морем и небом опасливо вылезал край солнца. Он еще не показался из-за ровной морской глади, но, ожидая его, вода уже переливалась серебристым светом. Уходящие далеко в море валуны подставляли под сияние стертые бока, над ними кружились чайки…
Айша встала, размахнулась, бросила ракушку в море. Ей не были нужны большие костры или длинные песни, чтоб испросить милости богов. Она закрыла глаза, развела руки в стороны, открываясь навстречу восходящему солнцу, ощутила, как долетевший из морского похода Встречник бережно коснулся ее плеч, прошептала:
— Я буду жить… И буду помнить… Что бы ни случилось.
Втречник обнял ее, затеребил юбку, потащил куда-то, словно пес, зовущий своего хозяина. Айша открыла глаза.
Из-за откоса на ровный берег выходили корабли. Большие, красивые, с узорами на высоких носах, с роскошными коврами, закрывающими борта до самой воды, с тонкими парусами, розовыми от рассвета.
Замерев от изумления, Айша смотрела, как корабли грудью разрезают темную гладь воды, как ряды весел взлетают вверх, рассыпая серебристые брызги и вновь опускаются, оставляя за собой круглые воронки…
— Иии-ех! — кричали кормщики. — Ии-ех! — Их крики разносились над отмелью. Забыв о кострах и факелах, ободрить бросились по берегу навстречу кораблям. Ист в нарядной красной рубашке бежал впереди всех, воздевал вверх руки, что-то вопил.
— Иствелл! — услышала Айша. — Иствелл!
Не глядя на все еще выходящие из-за отмели, один за другим, корабли, она соскочила с камня.
Надо было встречать гостей.
Сигурд увидел ее первым. Она стояла на камне, над водой, маленькая, тонкая, залитая светом восходящего солнца, и словно ждала их появления.
— Хвити… — растерянно сказал Сигурд.
Он уже давно не вспоминал маленькую колдунью Бьерна. В последние дни он все чаще думал о доме, о том, как удачно сговорился с Иствеллом после свадьбы вместе пойти в Каупанг. Сигурд предложил Иствеллу провести в Каупанге всю зиму, но ободрит пока не был уверен.
— Поживем — увидим, — уклончиво отвечал он.
Дома Иствелла ждала жена и двое маленьких сыновей.
А Сигурда в Каупанге ждали три любящие женщины. Он помнил их, но, увидев на камне у берега колдовское видение, забыл обо всем.
— Хвити… — вновь повторил он и, не отводя глаз от стоящей на камне колдуньи, подергал за рукав Гримли. — Гляди… Видишь?
— Чего там ви… — начал было Гримли, но осекся, приподнялся, выдохнул: — Великие боги…
— Она — живая? — боясь ошибиться, осторожно поинтересовался Сигурд.
— Кто знает, — шепотом ответил Гримли. — Она ж колдунья, Может, живая. А может, и мертвая. Надо б Бьерну сказать…
Невольно Сигурд посмотрел на идущий позади корабль Бьерна. Гримли посмотрел туда же. А когда оба хирдманна повернулись, колдуньи уже не было ни на камне, ни на берегу. Она исчезла, будто растворившись в розовом от солнечного света воздухе.
— Нет. Не надо говорить ярлу, — решил Гримли.
Но Сигурд все-таки сказал. Это вышло случайно, когда корабли уткнулись носами в берег, песок заскрипел под дощатыми килями, и люди окружили соскакивающих вниз воинов. Сигурд тоже спрыгнул на песчаный берег и нос к носу столкнулся с ярлом.
Вокруг вертелись деревенские, обнимали Иствелла и его воинов, шумели, размахивали факелами. А Бьерн стоял под задравшимся в небо носом своего драккара и смотрел куда-то мимо этого веселья. Он был так одинок, что Сигурд не удержался.
— Я видел Айшу, — сказал он.
И сам испугался своих слов. Но Бьерн лишь устало кивнул.
— Я знаю, что ты тоже любил ее, бонд.
— Нет! — возразил Сигурд. Повернулся в сторону камня, на котором недавно заметил колдунью, указал на него. Отсюда камень казался далеким и маленьким. — Я видел ее. Она стояла вон там, на том валуне.
Бьерн проследил за рукой Сигурда. Солнце высветило морщины на его лбу и в углах глаз. Ярл прищурился, потом вдруг резко отодвинул Сигурда в сторону, шагнул вперед. А затем быстро зашагал к камню, не замечая бегущего рядом бонда.
Потому что навстречу ему, утопая ногами в мокром песке, шла единственная, когда-либо любимая им женщина.
И Бьерн не мог вновь потерять ее.
Даже если она была всего лишь колдовством.
К середине лета Марго, вместе с другими пленниками, вернулась в Гаммабург. Крепость, церковь и монастырь были разрушены, однако торговая часть города, где стояла лавка Гейнцев, уцелела. На пепелище копошились люди — город отстраивался заново. Серые фигурки издали казались одинаковыми, как горошины в стручке.
