Вдобавок в один ничуть не прекрасный, а, наоборот, дождливый, холодный и ветреный день ко мне заглянул Рим-Са и заявил, что нам надо покинуть деревню, пока нас всех не смыло. Поначалу я решил, что дождался того самого хиссума, и рассвирепел — меньше всего мне хотелось выходить из своей хижины и брести по грязи куда-то, не зная даже, как скоро удастся снова оказаться под крышей. Этим-то дикарям что — они и под дождем чувствовали себя очень хорошо, и спать умудрялись, лежа прямо в луже. Но оказалось, что нам грозит иная напасть — река собиралась менять русло. Поначалу я не придал этому особого значения — мало ли по какой причине мне придется покинуть единственное в этих краях сухое место. Но какая-то смутная мысль заставила меня начать расспросы. «Это очень опасно?», «Каким образом река меняет русло?», «А что будет с этим местом, где находится наша деревня?», «Когда это случится?». Рим-Са послушно отвечал, а я все больше и больше преисполнялся уверенности, что наконец-то нашел искомое. «На некоторое время деревня окажется на острове, а потом с одной стороны река совсем перестанет течь, и это место просто окажется на другом берегу. Это не очень опасно, но нельзя с уверенностью сказать, где будет новое русло — оно может и по деревне пройти, лучше отсюда убраться подобру-поздорову. Когда будет, сказать сложно, — может, до начала сухого сезона, может — после, но будет обязательно. Река сильно подмыла берег излучины в двух ли выше по течению, а за берегом начинается лощина, и вообще — там земля ниже». «Погоди-ка, — перебил я старика, — говоришь, здесь будет остров? А что случится с людьми, которые останутся на этом острове, если в это время пройдет хиссум?» Рим-Са поднял голову, и в его глазах блеснула искорка интереса. «Если эти люди умеют плавать…» — начал он задумчиво, но я его опять перебил: «А скажи-ка, многие ли хара-нги умеют плавать?» «Ни один, — торжественно ответил Рим-Са, в глазах его горел мрачный огонь. — Если ты сможешь сделать так, чтобы Великая сменила русло, когда сюда придут хара-нги, и чтобы сразу после этого пришла большая вода, то я сам поверю, что ты — сын бога». Я хмыкнул: «Можешь начинать тренироваться, старина».
Тяжелыми и грязными работами у Народа Реки занимались женщины. Поначалу это вселяло в меня смутное беспокойство, и при виде аборигенки, сгорбившейся под весом переносимой лодки, я чувствовал неловкость. Еще и потому, что хозяин лодки обычно вальяжной походкой шел рядом. Но со временем привык. Мало ли какие у них обычаи, нечего мне к ним со своим укладом лезть. И чем дальше, тем больше мне нравились женщины вууль-ду. Нет, не как женщины, а как люди. В противоположность трусоватым, хвастливым и непостоянным мужчинам, они были основательны, трудолюбивы, не боялись трудностей и всегда доводили начатое до конца. Мой дом, кстати, именно они и построили — в считаные дни натаскали камней со всей округи и быстро, как только я показал, как это делается, сложили стены и возвели кровлю. Меня, кстати, они боялись намного меньше, чем мужчины, осмеливаясь на шутки и чуть ли даже не на заигрывания. Но, увы, насколько они были мне привлекательны в плане личных качеств, настолько (если не больше) их стандарт красоты был далек от моих представлений. Все как одна коренастые, крепко сбитые — племя вууль-ду было довольно низкорослым, но любую из его представительниц запросто можно было бы в темноте принять за какого-нибудь подмастерья кузнеца даже у меня на родине. Большая грудь считалась главным показателем красоты, первые красавицы моего племени щеголяли такими бюстами, что любая корова зачахла бы от зависти, но меня выставляемые напоказ прелести местных красавиц скорее пугали, чем возбуждали, — пришибет еще в темноте ненароком. Поэтому я никогда не позволял отношениям перейти за рамки сугубо деловых, что, впрочем, не мешало поддерживать их (отношения, в смысле) довольно теплыми. Так что в своем новом начинании я сразу направился к Хави-Сна — Теплому Утру, матери рода. Это вовсе была не старуха, родившая всех живущих в этом племени людей, как я поначалу подумал, а что-то вроде должности выборного управляющего. В ее обязанности входило заботиться о том, чтобы у рода всегда хватало запасов еды, чтобы дети не шатались без присмотра, чтобы лодки не рассыхались и не разбухали, чтобы шатры не протекали и прочая, и прочая. Поначалу я удивлялся, как такую, вполне командную должность может занимать женщина — в племени царил дремучий патриархат, и не могло даже и мысли быть о том, чтобы какой-нибудь мужчина послушался приказа женщины. Пусть даже этот мужчина — хромой доходяга тринадцати лет от роду, а женщина — сама мать рода. Но вскоре удивляться перестал — женщины Народа Реки никогда не перечили своим мужчинам и всегда слушались их приказов, но как-то так выходило, что мужчины приказывали именно то, что решили женщины. Мать рода умело и мудро правила своим родом, и это было нелегким занятием — не так-то просто заставить толпу самовлюбленных великовозрастных детей заняться общественно полезным делом. Пожалуй, это было бы вообще невозможно, не будь у матери рода великого количества всяких уловок и хитростей.
Особенно мне нравилась уловка по организации рыбной ловли. Когда подходили к концу запасы рыбы, группа женщин выходила в центр круга, образованного шатрами, и устраивала спектакль «Мы глупые слабые женщины». Спектакль только выглядел стихийным, на самом деле это было умело срежиссированное действо. Актрисы поначалу во всю глотку жаловались, что они голодны, что они не умеют себя накормить, и если мужчины не смилостивятся, то они скоро умрут от голода. Потом они начинали ходить по селению, бурно рыдать и прощаться со всеми встречными. В результате через некоторое время какое-то количество мужчин собирали снасти, садились в лодки и уплывали, провожаемые выражениями бурного восторга в исполнении тех же актрис. По возвращении мужчин с уловом бурный восторг только увеличивался, удачливых рыбаков всячески восхваляли, не забывая, впрочем, с благоговейным молчанием выслушивать их рассказы о великих сложностях, возникших во время рыбной ловли, и о героических действиях рыбаков по их преодолению. И чем большими были потребности племени в еде, тем большее количество женщин участвовало в представлении.
Самым забавным во всем этом было то, что женщинам вовсе не нужны были мужчины, чтобы обеспечить себя едой, — два раза в год, седмицу перед сезоном дождей и седмицу после, рыба уходила в глубину, и остроги мужчин становились бесполезны. Если случалось так, что еда кончалась именно в этот момент, никаких спектаклей женщины не устраивали — они доставали сплетенную из водорослей большую сеть-кошель и шли с ней к ближайшей крутой излучине. Там ее на длинной веревке спускали вниз по течению, сеть раскрывалась, и женщины общими усилиями тащили ее обратно. Трех-четырех проводок обычно бывало достаточно, чтобы племя безбедно прожило до окончания неблагоприятного периода. Но такой способ добычи рыбы был довольно тяжел, и ничего удивительного, что мужчины не принимали в нем ни малейшего участия. Между тем про этот способ ловли мужчины отлично знали, но относились к нему крайне пренебрежительно, считая «немужским» занятием и утверждая, что крупную рыбу в сеть поймать невозможно, а добытая таким образом мелюзга годится лишь для того, чтобы не помереть с голоду в межсезонье. Хотя лично я не видел большой разницы во вкусе крупной и мелкой рыбы, но стремление мужчин сохранить свою значимость было мне понятно.
