Послужить во имя славы Джада, конечно, дело достойное. С этим все соглашались. Богатство и власть, и, разумеется, слава — эти перспективы стоили путешествия. Стоили ли они также объединения сторон — это еще надо посмотреть.
Прошло два дня с тех пор, как делегация из Руэнды, прибывшая последней, присоединилась к остальным за стенами Карказии. Пока что не произошло никаких неприятных инцидентов, ничего достойного упоминания. Король Халоньи Бермудо доказал, что ни в чем не уступает племянникам: ни в верховой езде, ни во владении копьем при охоте на кабана. Среди всех королев похвалы посыпались в адрес рыжеволосой Инес Вальедской, дочери помешанного на охоте короля Фериереса. Она была явно лучшей наездницей, чем все собравшиеся здесь женщины — и большинство мужчин-придворных.
Рамиро, ее супруг, известный своим умом и честолюбием, чаще всего выглядел невнимательным и занятым собственными мыслями, даже во время дневных и вечерних обсуждений вопросов политики и войны. Задавать вопросы и выдвигать возражения он предоставил министру.
Король Бермудо яростно охотился по утрам и говорил на собраниях о мести городам Рагозе и Фибасу, которые не выполнили обязательств по выплате ему первой в истории дани. Он принял соболезнования по поводу гибели своего любимого придворного, юного графа Нино ди Карреры, попавшего в засаду бандитов в одной из долин Аль-Рассана. Не совсем понятно, как простая банда разбойников могла разгромить отряд из сотни хорошо обученных и имеющих отличных коней всадников, но все проявили такт, и никто об этом не спрашивал. Было замечено, что у королевы Фруэлы, еще красивой женщины, глаза туманились при упоминании о погибшем молодом кавалере.
Король Руэнды Санчес постоянно пил из фляги, притороченной к луке седла, или из полной чаши на послеполуденных совещаниях и в пиршественном зале. Вино не оказывало на него заметного действия, но охотился он тоже без видимого успеха. Утром его стрелы летели удивительно неточно, хотя искусство верховой езды оставалось безупречным. Говорите, что хотите, о горячей голове короля Руэнды, но ездить верхом он умел.
Оба брата ни разу не взглянули друг на друга, а на дядю поглядывали с явным презрением. Тем не менее все они, по-видимому, хорошо понимали последствия сбора в Батиаре армии, готовой отплыть с первым же попутным ветром. Их здесь бы не было, если бы они не думали об этом.
Трое верховных клириков из Фериереса, привыкших иметь дело с королевскими особами, запоздало осознав всю глубину недоверия, с которой им придется здесь бороться, вели дискуссии от имени королей.
— Весь мир пришел в движение, и людям, собравшимся в этой комнате, повезло, что они царствуют в такое время! — звучно заявил Жиро из Фериереса в первый же день. — Шакалов Ашара из Аль-Рассана, — сказал он, — следует отбросить назад, через пролив. Следует снова отобрать у них весь полуостров. Если только короли Вальедо, Руэнды и Халоньи будут действовать вместе, во славу победоносного Джада, то к концу лета они окунут копыта своих коней в южное море.
— Как вы его разделите? — напрямик спросил король Бермудо. Рамиро Вальедский громко расхохотался, и это было первым признаком оживления с его стороны за весь день. Санчес пил и хмурился.
Жиро де Шерваль, который готовился к этому вопросу и просидел над картами всю зиму, внес предложение. Никто из королей не потрудился ответить. Они все встали, не принося извинений, впервые двигаясь в унисон, и быстро вышли. Санчес унес с собой флягу. Покинутые священники переглянулись.
На третий день на потеху дамам устроили охоту с соколами и ястребами на мелких птиц и кроликов, по мокрой траве. Королева Инес держала маленького орла, пойманного и обученного в горах возле Халоньи. Она выпустила его и с триумфом получила свою добычу.
Королева Вальедо была моложе Фруэлы и неоспоримо образованнее королевы Руэнды Беарте. Ее рыжие волосы стягивала золотая сетка, глаза сверкали, а щеки горели от холода. Она скакала между своим мужем и верховным клириком со своей родины и притягивала к себе в тот день все взоры.
Поэтому еще большую тревогу вызвал чуть позже тот факт, что никто не мог с точностью определить, откуда прилетела стрела, которая ранила ее после того, как собаки подняли кабана на опушке леса. Однако казалось очевидным, что кто-то либо совершил ужасную ошибку и стрела предназначалась для кабана, который находился дальше, либо она была послана в одного из двоих мужчин рядом с Инес. Все согласились, что никто не имел явных причин желать смерти королеве Вальедо.
Сначала рана не выглядела смертельной, так как стрела только задела руку, но, несмотря на обычное лечение — наложение толстого слоя глины после кровопусканий, как продольного, так и поперечного, — Инес, не выпускающей из рук солнечный диск, еще до захода солнца стало заметно хуже, у нее началась лихорадка и усилилась боль.
Именно тогда видели, как министр Вальедо прошел в королевские покои замка, мимо стражников с суровыми лицами, сопровождая высокого, грубого на вид человека.
Она никогда раньше не получала такой раны. И не имела представления о том, как должна себя чувствовать.
Ей казалось, что она умирает. Ее рука распухла и стала вдвое толще, она это видела даже сквозь слой глины. Когда ей пускали кровь, из скромности работая из-за ширмы, это тоже было невероятно больно. Вспыхнула ссора между двумя лекарями из Эстерена и ее собственным давним лекарем из Фериереса. Ее лекарь победил: они ничего не дали ей от боли. Пьер д'Алорре придерживался мнения, что наркотики снижают способность организма бороться с колотыми ранами. Он читал об этом лекции во всех университетах.
Голова Инес горела огнем. Даже самое легкое движение руки вызывало невыносимую боль. Она смутно сознавала, что Рамиро почти не отходит от нее; что он ласково держит ее здоровую руку с тех самых пор, как ее принесли сюда, и выходит только по настоянию врачей, когда они делают кровопускание. Странно то, что она видела все это, но по-настоящему не ощущала его прикосновения.
Она умирает. Это ей было ясно, если даже они этого еще не поняли. Она велела принести солнечный диск. Пыталась молиться, но это давалось ей с трудом.
Сквозь пелену боли она увидела, как в комнату вошел какой-то новый человек. Граф Гонзалес и еще кто-то. Еще один лекарь. Его лицо — длинное и уродливое — вплыло в поле ее зрения, очень близко. Он извинился перед ней и перед королем, потом положил руку прямо ей на лоб. Отобрал у Рамиро ее здоровую руку и ущипнул тыльную сторону ладони. Спросил, почувствовала ли она. Инес покачала головой. Новый лекарь нахмурился.
Пьер д'Алорре, стоящий позади него, сказал что-то резкое. Он был склонен отпускать сардонические замечания, особенно в адрес эсперанцев. От этой привычки он так и не избавился за годы жизни здесь.
