Бонарт подскочил к ней, замахнулся нагайкой. Вильгефорц сделал внешне небрежное, всего лишь слабое движение рукой, но и этого было достаточно, чтобы нагайка вырвалась из бонартовых рук, а сам он завертелся, словно получил удар тележкой с углем.
— Господин Бонарт, — сказал Вильгефорц, массируя пальцы. — У вас, похоже, все еще сложности с пониманием обязанностей гостя. Соблаговолите запомнить: находясь в гостях, не ломают мебель и произведения искусства, не крадут мелкие предметы, не пачкают ковры и труднодоступные места. Не насилуют и не избивают других гостей. Последнее действует по крайней мере до тех пор, пока не закончит насиловать и избивать гостей сам хозяин, пока он не даст знак, что теперь бить и насиловать уже можно. Из только что сказанного должна сделать соответствующие выводы и ты, Цири. Не сумеешь? Я помогу. Ты отдаешься мне сама и покорно соглашаешься на все, ты позволяешь мне делать с тобой все, что мне заблагорассудится. И думаешь, что с твоей стороны это невероятная жертва. Ты глубоко заблуждаешься. Суть в том, что делать с тобой я буду не то, что мне хочется, а то, что сделать вынужден. Пример: я желал бы в порядке реванша за Танедд вырвать у тебя хотя б один глаз, а не могу, ибо опасаюсь, что ты этого не переживешь.
Цири поняла, что либо сейчас, либо никогда. Она вывернулась в полуобороте, выхватила Ласточку из ножен. Весь замок вдруг завибрировал, она почувствовала, что падает, болезненно стукнулась коленями. Согнулась, чуть ли не касаясь лбом пола, борясь с позывами. Меч выскользнул из одеревеневших пальцев. Кто-то его поднял.
— Та-а-ак, — протянул Вильгефорц, положив подбородок на сложенные будто для молитвы ладони. — Так на чем мы остановились? Ах да, на твоем предложении. Жизнь и свобода Йеннифэр взамен… За что? За то, что ты отдашься добровольно, с желанием, без насилия и принуждения? Печально, Цирилла. Для того, что я с тобою сделаю, насилие и принуждение просто необходимы.
Да-да, — повторил он, с интересом присматриваясь к тому, как девушка хрипит, пускает слюни и пытается очистить желудок. — Без насилия и принуждения просто не получится. На то, что я сделаю, ты никогда не согласишься добровольно, уверяю тебя. Стало быть, как видишь, твое предложение по-прежнему остается жалким и смешным, а сверх того еще и бессмысленным. Поэтому я его отвергаю. Ну, возьмите ее. И сразу в лабораторию.
***
Лаборатория мало чем отличалась от той, которую Цири знала по храму Мелитэле в Элландере. Она тоже была ярко освещена, в ней тоже царила идеальная чистота. И в ней тоже стояли длинные столы, покрытые листовым металлом. На столах громоздились стекла, заполненные чем-то баночки, реторты, колбы, пробирки, трубки, линзы, шипящие и бурлящие перегонные кубы и другие удивительные приборы. Здесь, как и там, в Элландере, резко пахло эфиром, спиртом, формалином и чем-то еще, что нагоняло страх. Даже там, в дружественном храме, рядом с дружественными жрицами и дружественной Йеннифэр, Цири испытывала в лаборатории страх. А ведь там, в Элландере, никто не загонял ее в лабораторию насильно, никто не усаживал грубо на скамью, никто не держал за плечи и руки железной хваткой. Там, в Элландере, посредине лаборатории не было страшного стального кресла, садистская форма которого была совершенно очевидна. Не было там одетых в белое и наголо обритых типов, не было там Бонарта, не было Скеллена, возбужденного, раскрасневшегося и нервно облизывающего губы. И не было Вильгефорца с одним нормальным и другим маленьким и кошмарно подвижным глазом.
Вильгефорц повернулся к столу и долго раскладывал на нем вызывавшие страх инструменты.
— Видишь ли, изумительная моя, — начал он, подходя к Цири, — ты для меня ключ к могуществу и власти. Власти не только над здешним миром, представляющим собой мерзопакостную мерзость, обреченную, кстати сказать, на скорую гибель, но и над всеми мирами. Над полной гаммой мест и времен, возникших после Конъюнкции. Ты наверняка понимаешь меня. Некоторые из этих мест и времен ты уже посетила.
Меня, — продолжил он через минуту, подворачивая рукава, — стыдно признаться, страшно привлекает власть. Это тривиально, знаю, но я хочу быть властелином. Владыкой, которому будут бить поклоны, которого люди станут боготворить и благословлять только за то, что он, то есть я, существует, и воздавать ему, то есть мне, божественные почести, если, скажем, я пожелаю избавить мир от катаклизма. Даже если я сделаю это только ради собственного каприза. Ох, Цири, сердце мое ликует, когда я думаю, сколь щедро я стану награждать верных и как жестоко карать непослушных и непокорных. Медом, сладкой патокой для моей души будут возносимые целыми поколениями молитвы ко мне и за меня, за мою милость и мою ласку. Целые поколения, Цири, целые миры. Послушай как следует! Слышишь? Они будут молиться за то, что Всевышний, то есть я, дал им воздух, избавил от голода, огня, войны и гнева Вильгефорца, то есть меня же!
Вильгефорц пошевелил пальцами у нее перед лицом — и резко схватил за щеки. Цири вскрикнула, рванулась, но ее держали крепко. У нее задрожали губы.
Вильгефорц нервно захохотал, в уголках рта забелели пятнышки пены.
— Дитя Предназначения, — не мог остановиться он, — священная эльфья Старшая Кровь… Aen Hen Ichaer… Теперь уже только моя, принадлежащая только мне…
Он резко выпрямился, отер губы.
— Всяческие глупцы и мистики, — проговорил уже своим обычным холодным тоном, — пытались подогнать, как-то приспособить тебя к небылицам, легендам и предсказаниям, выискивали ген, который ты носишь, наследие предков. Путая небо со звездами, отраженными в поверхности пруда, мистически положили, что ген, от которого зависит осуществление великих возможностей, будет эволюционировать дальше и полной мощи достигнет в твоем ребенке либо в ребенке твоего ребенка. Так и ширилась окружающая тебя магическая аура, извивался дымок кадил. А истина столь же банальна, сколь и прозаична. Я бы сказал: органически прозаична. Важна, прелесть моя, твоя кровь. Но в прозаически буквальном, отнюдь не поэтически-возвышенном значении этого слова.
Вильгефорц взял со стола стеклянный шприц по меньшей мере полфута длиной. Шприц оканчивался тонким, слегка изогнутым капилляром. Цири почувствовала, как у нее начинает сохнуть во рту. Чародей осмотрел шприц на свет.
— Через минуту, — заявил он сухо, — тебя разденут и усадят на кресло. Именно то, на которое ты взираешь с таким любопытством. На этом кресле ты проведешь — правда, в неудобном положении, — некоторое время. А вот при помощи этого прибора, который, как я вижу, тебя также весьма заинтересовал, ты будешь оплодотворена. Это вовсе не так уж страшно, почти все время ты будешь пребывать в полуобморочном состоянии от эликсиров, которые я стану вводить тебе в сосуды, чтобы правильнее закрепить плодовое яйцо и исключить внематочную беременность. Тебе нечего бояться, у меня есть опыт, я проделывал это уже сотни раз. Правда, моими подопытными ни разу не были избранницы судьбы и Предназначения, но не думаю, чтобы матка и яичники избранниц кардинально отличались от маток и яичников обычных девочек.
