– Психолог тоже говорил, что нужно жить дальше.
– Он говорил, а я – знаю, – мягко, но твердо произнес Герман. – Жизнь, Николай, это все, что у нас есть. Мы падаем и снова поднимаемся, достигаем немыслимых высот или ползаем по дну – мы исполняем Промысел. Мы явились сюда не для того, чтобы падать духом или отказываться от главного нашего богатства. Мы идем вперед, к Силе и Вечности, к исполнению мечты, к тому, чтобы стать другими. Мы должны идти, потому что каждый шаг – это надежда на лучшее. Потому что погасить горящий внутри огонь проще всего.
– Сила и Вечность, – повторил парень, пробуя слова на вкус. И пристально посмотрел на Карбида: – Вы верите?
– Да.
– Просто верите или знаете?
– Когда-то просто верил, – медленно ответил Герман. – Потом узнал наверняка. И вот что скажу, Николай: верить легче, ибо в недосказанности проще черпать надежду.
– Он уснул, – выйдя в коридор, сообщил Карбид. – Он достаточно сильный, должен справиться.
Никакого удивления при виде Ясеня, никаких вопросов: «Что ты здесь делаешь?» или «Ты подслушивал?», ничего. Герман начал разговор так, словно Виктор должен был ждать его в коридоре. Точнее – ждать его мнения о пациенте.
– Я патологоанатом, а не психолог, – усмехнулся Ясень. – Долбанись твой любимчик об асфальт, был бы повод для беседы.
– Не нужно вставать в позу, – усмехнулся Карбид. – Сочувствие не имеет ничего общего с жалостью.
– Зачем ты им занялся?
– Нелегко пройти мимо гибнущей «искры».
– Добрый самаритянин?
– По мере сил.
– Нужно поддерживать имидж?
– Пытаюсь остаться человеком.
– Получается?
– Судя по твоей реакции – да.
– Моя реакция не имеет отношения к твоим соплям.
Что стояло за вспышкой гнева? Новое назначение и запах власти, который оно принесло? Паника, вызванная отсутствием татуировки? Раздражение тем, что Герман скрывает информацию о своих делах с журналисткой?
Ясень не знал.
Но остановиться не смог.
– Тебе запрещено лечить!
Карбид вздрогнул. Исподлобья посмотрел на напарника, ответил, с трудом сдерживая гнев:
– Я с ним просто поговорил.
– Не ври мне!
– Ты еще не заслужил того, чтобы я опустился до лжи.
– Что?
– Врут тем, чье мнение небезразлично, – зло объяснил Герман.
– То есть я для тебя пустое место?
– Попытайся доказать, что это не так.
Виктор сделал шаг вперед.
– Я уже всем все доказал.
– Тогда что ты делаешь здесь, Ясень? Чего ищешь?
Виктор отступил, но взгляд не отвел. Несколько мгновений мужчины буравили друг друга глазами.
Сейчас? Или позже? Устроим драку или сохраним видимость «рабочих» отношений? Что делать? Ясень сделал не самый лучший выбор.
– Скажи, Карбид, как чувствует себя врач, который работает в больнице, но не имеет права лечить? Свербит?
Впоследствии, вспоминая этот разговор, Виктор не мог ответить себе, для чего он задал вопрос. Добить? Унизить? Растоптать? Он прекрасно понимал, что сломать напарника ему не по силам, во всяком случае – пока. Наверное, хотел увидеть в глазах Германа боль. Или злость. Одним словом, нечто такое, чего Карбид еще ни разу не демонстрировал. Боль или злость? Что покажешь, напарник? Стиснешь зубы или укусишь? Ну!
В долгу не остался.
– А ты до сих пор таишь обиду на Бога? Ненавидишь его настолько, что перестал верить?
Карбид произнес фразу очень небрежно, словно комара щелчком стряхнул.
– Я…
– Сломался, великий инквизитор?
– Бога нет!
– Тогда почему ты бесишься?
– Сволочь!
– Не можешь простить, что тебя отправили в ад?
И Ясень взорвался. По-настоящему. Позабыв обо всем, кроме переполнившей его обиды. Сжал кулаки и, потрясая ими, выплеснул на Карбида все, что накипело, что держал в себе и чем не делился ни с кем. Проревел то, что прятал несколько сотен лет:
– Он не должен был так поступать! Не должен! Я нес имя Его! Я нес знамя Его! Я верил! – Виктор чувствовал, что на глазах выступают слезы, но не сдерживал их, не хотел сдерживать. – Я ведь левша, понимаешь?! Ты понимаешь, скотина? Я – левша! Мне приходилось быть святее всех, чтобы удержаться. Чтобы ни в одной, даже в самой тупой и подлой голове, не возникло подозрений! А знаешь, как трудно переучиваться? Менять левое на правое? Не путаться. Постоянно, каждую секунду контролировать себя. И верить… Истово верить, по-настоящему, потому что фальшь видна. – Виктор сделал еще один шаг назад. Молодой монах. Старая «искра». Человек, похоронивший свою боль и вдруг осознавший, что могила эта – лишь декорация. – Я верил. Иногда мне кажется, что верю до сих пор. Я карал тех, кто отринул Его. Я отправлял на смерть? Да, отправлял. Во имя Его. И что я получил? Меня не пустили в Свет. Меня!
Виктор не искал жалости или сострадания. Он выплескивал обиду, злость и непонимание. Он принял свою участь, потому что не мог не принять, однако не смирился.
– Представляешь, Карбид, моя «искра» оказалась слишком темной для вашего Царства. И никто не посчитал тех, кто уверовал благодаря мне, кого я спас от происков нечистого и кто ушел к Свету.
Ясень снова шагнул к Герману. Но на этот раз в жесте не было агрессии или напора. Он просто сделал шаг навстречу, чтобы произнести последние фразы без надрыва, чтобы не прокричать их, а медленно и негромко промолвить.
– Знаешь, что самое интересное, Карбид? После всего того, что со мной произошло, после предательства, после… – Голос дрогнул. – Я ведь совсем не изменился. Мне нужно верить. Мне нужно служить. Ты говорил об обиде на Бога – она умерла двести лет назад. С тех пор я снова в строю. Только в другом строю. Я снова честен с самим собой и с теми, кто рядом. И я снова веду других.
– Но ведь ты попросился сюда, – тихо ответил Герман. – Значит, ты продолжаешь искать.
Не успокоился. Не принял покорно свою участь. Встал в другой строй, но где-то в глубине помертвевшей от обиды «искры» продолжил верить. Продолжил, хотя признаваться в этом не хочет даже себе.
– Здесь обычное место, Карбид, а Ручной Привод – обычный механизм. Вы все тут рехнулись, но это нормально для одержимых идеей мессианства. Я – не такой.
– Ты найдешь себя, Ясень, – мягко произнес Карбид. – Теперь я знаю точно.
* * *
– Антоша, если ты убьешь его, я не выйду за тебя замуж!
– Милая, но если я его не убью, то не получу контрольный пакет металлургического комбината!
– Антоша, но ведь у нас есть карта пиратского клада…
«Что за голоса? Что за идиотские карты?»
Олег разлепил глаза.
– Я люблю тебя сильнее жизни!
– Я тоже люблю тебя, Антоша!
«Телевизор!»
Черный японский ящик деловито бурчал каким-то сериалом.
«Я что, уснул перед телевизором? Средь бела дня?!»
