— Ял… для меня честь… — Снорри протянул мне руку. — Я горд знакомством с тобой. — Он мазнул ладонью по лезвию отцовского топора. — Будь мне названым братом.
— Вот зараза! — Засовы последней двери с грохотом разлетелись. — Всегда знал, что ты когда-нибудь втянешь меня в эту вашу дребедень. — Дверь медленно, сантиметр за сантиметром, приоткрылась. — Взаимно, хаульдр Снагасон. — Я порезал ладонь о лезвие топора, поморщился и протянул Снорри руку, с которой капала кровь.
Дверь полностью распахнулась — там, в свете гаснущих фонарей, ждал командир нерожденных, сгорбившийся под низким потолком коридора, — нечто, напоминающее плоть, было деформировано всеми мыслимыми способами, кости торчали прямо из лица, которое говорило лишь об ужасных стремлениях.
Где-то за стеной Черного форта солнце вытолкнуло свой блестящий край над ледяным горизонтом и прервало долгую ночь.
Воздух, разделяющий меня и Снорри, заискрился, когда наши руки уже почти соприкоснулись. Моя рука наполнилась таким яростным светом, что глазам стало больно, рука Снорри почернела, стала дырой в ткани мира, поглощающей свет и возвращающей пустоту.
Нерожденный бросился вперед.
Мы сжали руки.
Мир раскололся.
Ночь сплелась с днем.
Почти все остальное взорвалось.
Магия Молчаливой Сестры покинула нас и набросилась на свою добычу. Взрыв сотряс крепость, двор и льды вокруг. Командир нерожденных не просуществовал и секунды. Его прошили две трещины, темная сплелась со светлой, и клочья существа разметало по коридору, а трещины понеслись дальше.
Сила удара уронила нас обоих на спину и раскидала в разные стороны. У меня не хватило сил сопротивляться, и я кучей лежал там, где упал.
Трещина начиналась на полу в том месте, где мы пожали друг другу руки, где была пролита и смешана наша кровь. Свободный конец ее начал расползаться, медленно, ломая камень с таким звуком, с каким обычно ломается лед, светлый разлом сплетался с темным.
— Иисусе!
Возможно, богохульство станет моим последним грехом.
Трещина дернулась ко мне, ослепительно сияющая, ослепительно темная. Я заморгал, в голове раздался голос Баракеля, стоящего со сложенными крыльями: «Теперь она в твоих руках, Ялан Кендет!»
Я проклинал его за то, что он исчез и оставил меня умирать.
— Она в твоих руках.
На этот раз тише, и образ был не таким отчетливым.
Снорри пытался подняться на ноги, опираясь на топор. Каким-то образом у здоровенного придурка все-таки получилось — соображалки хватило понять, когда пора смываться. И все же негоже принцу Красной Марки уступить хаульдру с севера. Я перевернулся; ругаясь, вставил острие меча в щель между плитами пола и попытался подняться. Это было слишком трудно. Где-то на задворках разума возвышалась моя бабка — высокая, царственная, страшная, как моя жизнь, в своем алом наряде. «Вставааай!» И, взревев от натуги, я сделал это.
Шаг назад — и мои плечи привалились к стене, до трещины было меньше метра, она ползла по камню, и зерна подпрыгивали и выворачивались наизнанку со странным звуком, похожим на хлопки.
Когда есть куда идти, иногда приходится прибегать к крайним мерам. Баракель все талдычил о моем происхождении. Образ Красной Королевы, властной, бесстрашной, владел моим воображением — но за ее плечом я видел Гариуса и Молчаливую Сестру, а перед ней — своего отца. Я достаточно поносил его в более счастливые времена, называл трусом, негодным клириком, но в глубине души знал, что сломало его, и знал, что он выстоял, когда моя мать нуждалась в нем, и не сдался своим демонам, когда ее было уже не спасти.
Я шагнул к трещине, расколовшей мир, опустился перед ней на одно колено и простер руки.
— Она моя, я создал ее, и чары, породившие ее, происходят из моего рода, нерушимой цепи кровных связей, привязывающей меня к той, что изрекла заклятие.
И я протянул руку и сомкнул трещину.
Она вспыхнула по всей длине, потемнела, снова вспыхнула и сжалась, от нее остался лишь маленький кусочек, сияющий и темный, ведущий от той точки, где я сжимал трещину двумя пальцами.
Она изгибалась и гудела, от моей руки расходились мелкие трещинки, прямо по руке, боль была невыносимая.
— Я не могу удержать ее, Снорри.
Я уже умирал, но заклятие моей двоюродной бабки грозило доконать меня прямо сейчас.
Снорри пришлось ползти, подтягиваясь и переваливаясь через мешки, мощные мышцы рук дрожали от усилий, черная кровь текла изо рта. Но он это сделал. Его взгляд встретился с моим, и норсиец потянулся к другому концу.
— Она умрет вместе с нами? Это покончит с ней?
Я кивнул, и он сомкнул на другом конце два пальца.
Услышав треск поленьев, горящих в очаге, я расслабился. В моем сне это было адское пламя, готовое пожрать меня за грехи. Я долго лежал, просто наслаждаясь теплом, и видел лишь игру света и тени сквозь сомкнутые веки.
— Беги!
Я сел — и тут же вспомнил цитадель, нерожденного, открывающиеся двери.
— Что за хрень?
Я посмотрел на соскользнувшие с меня меха, на гладкую кожу в том месте, где меня искромсали и наверняка повредили некоторые жизненно важные органы, которыми, так уж получилось, люди набиты до отказа. Я приложил руку — и опять ничего не обнаружил, разве что чувствительность была чуть повышена. Пробежал по себе ладонями, ущипнул себя несколько раз, но не обнаружил повреждений серьезнее нескольких синяков.
Я огляделся и увидел, что нахожусь в зале в Черном форте; Туттугу подошел, чуть прихрамывая.
— Ты умер! — Я принялся искать меч. — Я видел, как тебя приложили об стену!
Туттугу ухмыльнулся и ухватился за живот.
— Хорошая набивка! — Потом посерьезнел и сказал: — Я бы и правда умер, если бы меня не вылечили. И ты тоже.
— Нерожденный?
Снорри сказал, там было не меньше дюжины. У меня пересохло во рту, и пришлось раскинуть руки, чтобы хоть как-то закончить вопрос.
— Те, что не были уничтожены, бежали. Некроманты, красные викинги, мертвяки… Все исчезли, — сказал Туттугу. — Ты-то сам как?
Казалось, его что-то беспокоит.
— В порядке. Хорошо. Даже лучше, чем хорошо. — Пальцы, прижатые к бедру там, где был глубокий порез, ничего не обнаружили. — Как такое вообще возможно?
— Так ты не… чувствуешь себя… плохим?
Туттугу плотно сжал губы, лицо было похоже на маску.
— Гм, нет… не то чтобы уж очень. — Я огляделся в поисках Снорри, но увидел лишь груды мехов и какие-то собранные пожитки. — Как это произошло?
