Подвал находился ниже уровня воды. Пожалуй, ниже и того места, где Грэм и Ив проникли в крепость. Здесь было гораздо более промозгло и сыро, чем там, откуда они начали свой путь. Стены выглядели склизкими, по коридору тянуло мертвенным холодом. Пока один из касотцев возился с замком железной глухой двери, Грэм, опираясь на плечо второго, внимательно прислушивался и осматривался по сторонам. Коридор, скудно освещенный натыканными кое-где факелами, тянулся по обе стороны, и оба конца его утопали во тьме. Грэм знал, что с той стороны, откуда пришли они, скрывается поворот и крутая лестница наверх; чем коридор оканчивается с другой стороны, оставалось только гадать. Впрочем, что бы ни таила в себе темнота, для Грэма это было бесполезно. Он предполагал, что ближайшие два месяца не сможет самостоятельно передвигаться, и только потом… Если, конечно, это «потом» будет. Он сильно сомневался, что ему суждено прожить так долго.
Тишина здесь была почти полная. Единственными звуками, доносящимися до напряженного слуха Грэма, помимо бряцанья ключей конвойного, были едва слышный звон капающей воды и далекие размеренные шаги стражника. Да, подумал он, вечность тишины и спокойствия мне обеспечена. Или, точнее, то, что осталось от вечности.
— Нельзя ли побыстрее? — подбодрил он своего конвойного, который никак не мог совладать с замком. Голос странно звучал в этом поразительно тихом коридоре, гулко и мертво. — У меня ноги не казенные. Так и второй недолго лишиться.
Касотец прошипел в ответ что-то неразборчивое, но явно не доброе. Грэм, который действительно устал уже стоять и мечтал только о том, чтобы присесть, а еще лучше прилечь где-нибудь, предложил:
— Хочешь, давай помогу. Уверяю, у меня получится гораздо быстрее, и нам не придется торчать тут следующие несколько часов.
В этот самый момент замок поддался, лишив касотца возможности достойно ответить. Грэма подхватили под руки и волоком втащили в камеру, ноги уже совсем его не держали.
— Приятное местечко, — пробормотал он, оказавшись на полу.
Вот тут было по-настоящему темно, холодно и сыро. Грэм, коснувшись случайно осклизлых стен, брезгливо вздрогнул и подумал, что темница наверху башни, где он провел последние дни, и где раньше содержали Дэмьена — просто королевские апартаменты. Там был и кусочек неба, и живой воздух, а здесь — тьма, застоявшийся холод и плесень. И крысы, если Грэм верно истолковал слышимый им в углу шорох и писк.
На него снова надели цепи. Они были гораздо тяжелее тех, что он носил наверху, но зато замыкались на замок, а не заклепывались намертво. Грэм успел рассмотреть кандалы и пришел к выводу, что в случае нужды без проблем смог бы освободиться от них, располагая, правда, чем-нибудь тонким и острым. Но увы. Пользы ему освобождение не принесло бы. Была еще дверь, которая изнутри вообще не имела ни замочной скважины, ни чего-нибудь подобного, а за дверью — крепость, битком набитая касотскими солдатами.
Конвойные молча закончили свою работу, потом так же молча взяли факел и ушли. Грэм, оставшийся в полной темноте, услышал, как загрохотала запираемая дверь, а потом — звук удаляющихся шагов. И тишина.
— Добро пожаловать в могилу, — сказал он сам себе тихо.
Здесь и впрямь было как в могиле, правда, достаточно просторной. Цепи в этой камере были длиннее, чем наверху, и ограничивали свободу передвижений не так сильно.
Но, как ни просторна могила, назначение у нее всегда одно. А значит, подумал Грэм, с этой минуты мне суждено становиться трупом. Мысль не утешительная, но трезвая.
* * *
По прикидкам Грэма, он находился в крепости Северной уже около двух суток, а значит, Ив со своим принцем должны были уже достигнуть дома Гернота, где их ждали остальные. А значит, Ванда уже знает, что Грэм, с некоторой, довольно большой вероятностью, остался в форте как пленник. А возможно, как покойник. Интересно, что они предпримут? Станут ждать его или сразу уедут, чтобы он не смог догнать их, если вдруг ему посчастливится выбраться из крепости, или вернутся за ним, чтобы как-то помочь? Последнее было настолько маловероятно, что такую возможность Грэм не принимал в расчет. Даже если у Ванды и появится такое желание, ее спутники просто не позволят ей совершить сей безумный поступок. Не возвращаться же в крепость, похожую на растревоженное осиное гнездо, ради какого-то бродяги-вора. Грэм отчетливо понимал это, но ему все равно было больно. Он чувствовал себя преданным, и удивлялся этому новому для него чувству.
И зачем только он принял проблемы медейцев так близко к сердцу? Почти всю жизнь он обходился без друзей и без привязанностей, а эта четверка сумасшедших привязала к себе. А потом предала его. И все равно, получи он сейчас свободу, без размышлений последовал бы за ними, хотя бы для того, чтобы убедиться, что у них все в порядке.
Горько было думать об этом, но других занятий у Грэма все равно не имелось. Да и лучше уж было думать, чем бесконечно прислушиваться к звону водных капель.
Потом его размышления прервали. В камере появился охранник с факелом, молча поставил перед ним миску с какой-то водянистой массой и помятую кружку, накрытую куском хлеба, и ушел. Грэм был очень голоден, и он не дождался даже, пока запрут дверь. В мгновение ока уничтожил всю еду, даже не замечая вкуса, и только потом подумал, не разумнее ли было бы уморить себя голодом? Впрочем, об этом легко рассуждать, когда ты сыт, а когда все внутри уже сводит от голода… Нет, подумал Грэм, не нужно так быстро сдаваться.
В темноте он провел еще какое-то время, прислушиваясь к крысиному писку и ощущая время от времени легкие прикосновения к рукам. Крысы здесь были обнаглевшие, но что ему крысы? Они не беспокоили его, он только задумался, что же они едят здесь, в этой камере, ведь здесь нет ничего, кроме подгнившей соломы и камней? Или, может быть, они почуяли человека и собрались в надежде, что скоро человек этот обратится в гору мертвой плоти, и они смогут полакомиться мясом? Грэму не нравилась перспектива быть съеденными крысами.
А ведь он, вор, ни разу не был в тюрьме, вдруг пришло ему в голову. Все аферы сходили ему с рук, ни разу он не был схвачен, а вот теперь, надо же, попался. И даже не из-за профессиональной деятельности…
И так он сидел и думал, думал… Потом решил, что так и с ума можно сойти, и попытался уснуть. Хорошо было бы заснуть и не проснуться, подумал он, укладываясь на голом полу. Несчастную ногу дергало болью при каждом движении. Напиться вина, лечь спать и тихо умереть во сне… Как это было бы чудесно! Но Грэму уже неоднократно говорили, что он не тот человек, который может мирно умереть в своей кровати.
