— Возможно, у него и была такая привычка, — поспешно ответила американка, — но ты сам скажи мне: ты когда-нибудь слышал от него хоть одно богохульное слово?
— Нет, кажется, нет. Не могу вспомнить. — Алиф помотал головой и, окончательно смутившись, замолчал.
— Он тогда еще сказал мне, что если у кого и была проблема с верой, так это у меня, — продолжала американка. — Потому что я не поверила в него. Потому что я сама в свое время не разобралась в своей религии, а теперь взялась учить его правилам. И он, конечно, был прав. Поэтому я сказала «да». В общем, я не совсем понимала, что еще могла бы сделать. — Американка немного помолчала и продолжила свой рассказ: — Потом откуда-то явились сразу два свидетеля. Один напоминал большой меховой шар с зубами, другой выглядел еще более устрашающе, и мы подписали нечто вроде брачного контракта. Там указывалось, что мне и Дине будут дарованы некоторые привилегии на тот период, пока мы будем оставаться здесь, в этом месте. В общем, с его стороны это было довольно мудро. Получалось, что некоторые местные жители обязаны будут оказывать мне определенные услуги. Потом мы с ним опять остались одни, и он легонько коснулся моего лица…
— Ну, в деталях мы не нуждаемся, — вмешался Новый Квартал.
Американка снова зарделась.
— А я и не собиралась вдаваться в подробности. Я только хотела попробовать объяснить вам, почему я, да и любая другая женщина на моем месте, согласилась бы на предложение Викрама. Он тогда был удивительно вежлив и обходителен, и это главное. Он заставил меня чувствовать себя рядом с ним в полной безопасности. И когда в ту ночь я отправилась спать, я поняла, что серьезно влюбилась. Вот как-то так.
Алиф внимательно смотрел на эту бледную пухлую женщину, сидящую перед ним, и размышлял о том, обладала ли она такой глубиной чувств в самую первую их встречу или нет. За свою жизнь он встречал всего несколько американцев, и все они показались ему какими-то бездушными и неэмоциональными, как будто их демократия высасывала из них способность испытывать острые ощущения. Такой же виделась ему и эта женщина, будто она постоянно играла, как и ее соотечественники. Все ее фразы были отрепетированы, ответы заучены на потребу публике. И видеть ее сейчас такой откровенной было очень приятно. Она почти очаровала Алифа своей прямотой. И все же ему было трудно представить себе, что она смогла влюбиться по-настоящему, тем более в такого чудака, каким был Викрам.
— Когда я проснулась, то посмотрела на него совершенно по-новому и увидела, как он выглядит по-настоящему. Я имею в виду, я разглядела все слои его сущности, а они были такие старые и сотканы из элементов, ранее мне неведомых. В нем таилось много всего опасного, но я при этом ничуть не испугалась. То есть я не испугалась его самого, хотя мне по-прежнему было страшно сознавать то, что он может умереть вот прямо здесь, в моих объятиях. Я своими глазами видела, как жизнь, словно кровь, буквально вытекает из него, и остается всего несколько капель до того ужасного момента, который так страшил меня. И я начала плакать. Он спросил меня, почему я так сильно разревелась, ведь он подумал, что мог обидеть меня чем-то или причинить боль. Но я ответила, что плачу совсем по другой причине, а именно потому, что я люблю его, и мне очень не хочется, чтобы он умирал. Он просто погладил меня по голове и добавил, что уходит навсегда, но при этом оставляет мне кое-что другое, то, что я буду любить даже еще больше, чем его самого, и нечто такое, из-за чего ни один джинн не посмеет причинить мне боль и вообще сделать хоть что-то плохое. После этого он попросил меня пойти за маридом.
Я вскочила на ноги, быстро оделась и выбежала во двор. Наверное, в тот момент я выглядела, как сумасшедшая. Дина спала на подушках, а марид сидел в углу двора и занимался своими делами. Они оба последовали за мной, потому что сразу поняли, как сильно я была расстроена. Мы приблизились к тому месту, где находился Викрам и готовился сделать свой последний вдох. Он велел Дине заботиться об Алифе, потом сказал что-то мариду на непонятном для меня языке, после чего подозвал меня к себе, поцеловал и произнес: «Назови ее Лайлой». Это были его последние слова. И в тот момент я поняла все.
Алиф слышал, как Новый Квартал негромко переводит все сказанное для шейха Биляля. Сам он не знал, как ему следует реагировать на слова американки: поздравлять ли ее или сначала все же выразить свое соболезнование.
— Наверное, мир теперь кажется тебе гораздо меньшим, чем раньше, — скромно сказал он, удивляясь самому себе за такие слова.
Американка тоже задумалась над его словами.
— Нет, — наконец заговорила она. — Как раз наоборот. Мне кажется, будто кто-то раздвинул для меня все горизонты, и здесь я могу найти для себя гораздо больше, чем думала раньше. И вместе с тем я перестала волноваться о многих вещах. Ну например, о том, что мне делать дальше и чем заниматься, о чем думать и как устраивать свою жизнь. Я перестала пытаться что-то делать и постоянно к чему-то стремиться. Я просто реагирую на события, которые со мной происходят, и действую соответственно обстановке. Теперь меня почти не волнует барьер, стоящий между миром видимых и невидимых. Я чувствую себя так, как будто… как будто я вошла из неверия в определенность. Не застревая на вере в промежутке между этими остановками. Впрочем, я уже не уверена в том, что раньше посвящала себе какой-либо вере. Между прочим, ты сам как-то сказал мне об этом, помнишь?
— Ну, я был не совсем прав, — отозвался Алиф, ощущая себя пристыженным за подобную реплику. — Я не имею никакого права подвергать сомнению веру другого человека.
— Как бы там ни было, ты оказался прав. — Она посмотрела вниз и аккуратно разгладила халат на коленях. И хотя он смотрелся на ней несколько странновато, было видно, что в ее положении ей очень подходит такая одежда. На губах женщины играла грустная улыбка, и выражение лица от этого казалось каким-то блаженным. Алифу почему-то даже вспомнилась одна икона в греческой православной церкви, которую он видел еще будучи школьником, когда путешествовал по Городу и очутился в крошечном христианском районе Старого Квартала. На мгновение американка стала похожа не на печальную иностранку в чужой одежде, а на эхо своей цивилизации.
Марид вдруг поднялся со своего места и плавно переместился к дверям, где, прислонившись к стене, стояла Сакина, скрестив руки на груди.
— Он выглядит жутковато, но зато это самая требовательная нянька, каких тебе только приходилось видеть, — прошептала Дина. — Викрам попросил его ухаживать за ней, пока не родится малышка, и ты даже не представляешь, с какой серьезностью он относится теперь к своим обязанностям. Как-то раз ей очень захотелось яблок, но не просто яблок, а именно какой-то замысловатый американский сорт…
