– Красота, – пробормотал я, – страшная сила, с годами становится еще страшнее.
Она посмотрела с подозрением.
– Вы это к чему, сэр Ричард?
– Красота, – сказал я, – недолговечное царствование. А ты о чем подумала?
– Что вы зачем-то умничаете, – ответила она сердито.
– Как зачем? – ответил я рассеянно. – Стараюсь тебе понравиться… Мы ведь для вас, дур, затеваем троянские войны, завоевываем королевства, низвергаем тиранов, восстанавливаем вселенскую справедливость. Ну, а кто не дурак, тот завоевывает и низвергает для себя, но таких мало, а вот дураков… Красота – это королева, которая правит очень недолго. Это я, как ты понимаешь, говорю о дворцах, городах, королевствах…
Фрагмент стены высится посреди просторного зала, пролом широк, пятеро всадников проедут в ряд, не касаясь стременами. В неглубоких нишах тщательно изготовленные фигуры существ, то ли вылеплены из мягкого, как пластилин, мрамора, то ли вырезаны из белого, как алебастр, дерева.
Даже я не назвал бы эти странные фигуры людьми. Неведомый эстет ваял некое подобие зверски утонченных эльфов: худых, костлявых, но полных звериной жажды выжить и победить.
Стена из подчеркнуто разделенных глубокими бороздками блоков, в двух местах выпуклые фигуры коней с непропорционально толстыми ногами и широкими копытами, словно всю жизнь бегают по болотам.
– О том, – сказал я, – что грабить могилы нехорошо, понимали даже в древности. Семирамида, королева Ассирии, выстроивши себе гробницу, написала на ней так: «Кому из царей будет нужда в деньгах, тот пусть разорит эту гробницу и возьмет, сколько надобно». И вот Дарий, был такой король, разорил гробницу, но денег не нашел, а нашел другую надпись, так гласившую: «Дурной ты человек и до денег жадный – иначе не стал бы ты тревожить гробницы мертвых».
– Все-таки грабили? – спросила Боудеррия.
– Да, – согласился я, – но то был век варварства и дикости. Все люди на свете были жадными, глупыми и подлыми, так как Иисус Христос еще не родился. Но теперь наступил век просвещения, гуманности, политкорректности! Можем ли мы допустить такую дикость, как раскопки? Безусловно, нет. Как только выберемся отсюда, я подумаю насчет того, чтобы новые нормы гуманности и бережного отношения к захоронениям внести в законы…
– Не как только, – буркнула она, – а если.
– Надо верить, – укорил я.
– Мужчины вообще доверчивы, – сказала она презрительно.
– А я думал, женщины…
– Это женщины пустили такой слух, – мстительно сообщила она, – объяснить зачем?
– Не надо, – ответил я.
В зале нарастает странный холод, я начал ежиться, вздрагивать, поводить плечами, а потом и вовсе едва удерживал недостойную мужчины дрожь, а то вдруг женщина да подумает, что мне страшно. Возможно, надо все-таки брать с собой самца, перед подобными себе если и выпендриваемся, то не так уж и весьма…
Даже статуи в нишах, похоже, жутко мерзнут и пытаются удержать остатки тепла, обхватили себя руками, съежились.
– Как же холодно, – пролязгала она зубами, посмотрела на меня и сразу ощетинилась: – Сэр Ричард, давайте без всяких «согрею»!
– И в мыслях не было, – ответил я честно, но подумал, что могу обидеть, и добавил: – Это было не в мыслях. Ну, ты понимаешь… И, оказывается, ты все-таки что-то да чувствуешь.
– Спасибо, – буркнула она.
– За что?
– За «что-то».
– Я ни на что не намекаю, – возразил я. – И под «что-то» имел в виду вообще, а не что-то конкретное… Господи, что это?
В глыбе льда отчетливо видно огромное человеческое тело. Лохматый, как горилла, гигант не меньше, чем в два моих роста, широкий и с толстыми, как стволы деревьев, руками и ногами, с массивной головой, приплюснутым носом с вывернутыми ноздрями, застыл в позе Лаокоона, что борется с незримыми змеями.
– Это не огр, – сказала Боудеррия.
– Тебе виднее, – согласился я. – Только не смей разбивать лед. А то у тебя такое заинтересованное лицо…
Она всмотрелась, вздрогнула.
– Лед и так почему-то тает… быстро.
– Тогда побыстрее отсюда!
– Может быть, ему нужна помощь?
– Может, – сказал я уже на ходу, – но рисковать не будем.
Она догнала, сказала с презрением:
– Что за мужчина…
– Вот такой, – согласился я. – Уже не нравлюсь?
– Да вы, сэр Ричард, вообще-то никогда не нравились.
– Почему? – спросил я с обидой.
– Не в моем вкусе, – отрезала она.
– Ну да, я не огр во льду.
– Там не огр!
– Ничего, – крикнул я на бегу, – не отчаивайся, еще встретишь себе пару!
Ход вел вниз, потом пошел подниматься, затем без всякой причины резко свернул в сторону. Я начал подозревать, что рыли крупные муравьи, это у них муравейник под землей весь в таких извилистых тоннелях, а пещер великое множество, любой муравейник сразу строится на вырост, он никогда не бывает заполнен даже на десятую часть…
Боудеррия шепнула:
– Тихо! Там кто-то есть!
Впереди в небольшом, строго оформленном зале на пьедестале из темного мрамора высится массивный каменный гроб. Крышка тяжелая, вся в барельефах, похоронен кто-то из очень знатных, края почти срослись, в глаза бросается толстый слой пыли и кисея мертвой паутины.
– Ага, – сказал я, – но пусть лежит спокойно. Маг, как я вижу, крышку поднять не сумел.
– А вы?
– Я все сумею, – ответил я со значением в голосе, – но я, как истый гуманист, полон почтения к усопшим.
– Тогда, – сказала она задиристо, – и маг, может быть, даже не пытался?
– Ну да, – буркнул я. – Тогда он сюда вообще не совался…
Каменный гроб страшно блеснул синим огнем, под пьедесталом раздалось грозное рычание. Я отпрыгнул, а над гробом материализовался сверкающий меч с узким сверкающим клинком, старинной формой эфеса и позолоченной рукоятью.
Он моментально опустился с одной стороны, молниеносно облетел вокруг пьедестала с гробом, словно сторожевой пес, и замер в воздухе напротив меня.
Я сосредоточился и посмотрел сперва тепловым, затем запаховым. Меч все так же висит в воздухе, чуть-чуть подрагивает в нетерпении. Словно ждет команды, что вот-вот последует…
Я на всякий случай отступил, Боудеррия тоже отодвинулась, смотрит с непониманием, как я одеревенел, глаза в кучку, рот приоткрылся, как у дурака на базаре, а я безуспешно шарил тепловым взглядом за мечом и даже вокруг, потом запаховым.
Она даже спросила что-то, но я не услышал, тужился изо всех сил, вызывая в себе еще силы, что могли бы увидеть скрытое… однако меч по-прежнему висит в воздухе сам по себе, за рукоять никто не держит.
– Ну, не знаю, – сказал я с неуверенностью, – если это не галлюцинация…
Она сделала шажок вперед.
– Надо проверить!
