У Зимобора поплыло перед глазами: эта фигура вынырнула оттуда, из тьмы иномирных глубин, с которыми в эту ночь сливался земной мир. От нее веяло жаром, как из кузницы, и обжигающим холодом, как из проруби. Оборотень куда-то звал, что-то обещал, к чему-то подталкивал, но неясно было, есть ли он на самом деле или мерещится.
– Не стой, грейся! Иди, княже, иди к людям, а то счастье свое проспишь! – низким волчьим голосом прорычал оборотень, но Зимобор его отлично понял. – Иди, да по сторонам гляди как следует: бегает тут белая козочка, дразнит серого волка! Что сегодня упустишь, потом весь год не догонишь!
Зимобор поймал брошенную маску: к шапке с медвежьими ушами была старательно пришита берестяная личина с медвежьей мордой и страшными черными зубами. Живо стащив полушубок, он вывернул его мехом наружу и теперь ничем не отличался от буйной толпы.
Оборотень куда-то исчез, да и хорошо: он не казался опасным или враждебным, но само его присутствие сковывало и наводило оторопь.
Выскочив за ворота, Зимобор опять наткнулся на Радоню.
– Бежим, «старичка» какого-нибудь в уголок загоним! – вопил кметь и несся по истоптанному снегу.
«Старички» его уже заметили, и в толпе послышался женский визг. Горбатые «старухи» ловили «стариков», лезли черными лапами под одежду, норовили поцеловать куда-нибудь под бороду, а те отбивались и визжали девичьими голосами. Какой-то подозрительно малорослый «медведь» с хриплым ревом гнался за «старухой», выше его на две головы, а «старуха», будучи зажата в угол у чьей-то двери, вдруг сама с воплем кинулась на «медведя» и утащила его в сени – проверить, что у него там под шкурой? «Медведь» завизжал было коротко и звонко, но быстро умолк.
Все перемешалось; Зимобор то сам преследовал, то убегал от кого-то, и совсем нельзя было понять, то ли вот это чучело в растрепанной кудели изображает старуху, то ли козу, то ли лешего, то ли кикимору, и охотится ли оно на настоящих девушек под звериными личинами и мужской одеждой или убегает от мужчин в женских рубахах. Много было визга, много воплей и хохота, когда кто-то из ловцов, догнав выбранную добычу, обнаруживал под ее нарядами все то же самое, что имел и сам. Но из сеней, хлевов и курятников доносились звуки борьбы и возни, знаменовавшей удачную охоту. Зимний праздник заклинания всеобщего плодородия был важен не меньше, чем Купала, и дикому возбуждению беснующихся ряженых не мешал даже холод.
Несколько раз Зимобору мерещилась в толпе оскаленная волчья морда и спина, покрытая серой, с серебряным отливом волчьей шерстью. Где-то в общем шуме низкий, звучный голос пел веселые, задорные песни, серебристо-черная тень мелькала, овевая лица теплом и холодом, но не давалась взгляду, растворялась во мраке и шуме. Разглядывать было некогда: кто-то хватал Зимобора, кого-то хватал он, иногда в общей свалке, даже не видя, что под руками. Двое парней барахтались прямо на снегу посреди улицы: один был одет «старухой», а другой «козлом» с огромными рогами и кудельной бородой; «козел» прыгал над лежащей старухой, а она вопила, стонала и охала, и народ с хохотом огибал их, кто-то спотыкался, а кого-то «козел» норовил сцапать и пристроить к «старухе».
– Что-бы коро-ва! По ведру дои-ла! – дико орал «козел». – Что-бы кобы-ла! Два воза вози-ла!
Едва держась на ногах от смеха, Зимобор прислонился к тыну, жадно хватая ртом холодный и такой сладкий воздух.
Кто-то страшный, косматый с ревом прыгнул на него и выхватил из-за пояса рукавицу; Зимобор вдохнул и бросился в погоню. Напавший на него был весь обернут серыми и белыми козьими шкурами, огромная голова была украшена длинными белыми рогами, а на берестяной рябой личине с черным «румянцем» щерилась пасть с оскаленными волчьими зубами. На спине у «козы» был высокий горб, длиннющие руки почти подметали снег, и похищенную рукавицу она почему-то держала локтем. С диким визгом, хрипло дыша, «коза» прыгала вдоль по улице; Зимобор догнал ее и схватил за плечи, но она вырвалась и побежала дальше. При этом он убедился, что на самом деле плечи у чудища гораздо меньше, чем казались на вид, и чутье, обостренное всем буйством этой ночи, подсказывало, что перед ним женщина.
Зубастая «коза» заманила его в самый край поселка, где за последним двором уже был пустырь старой лядины и дальше опушка молодого леса. Заслонка на окошке крайней землянки была отодвинута, стояла накрытая миска с кашей и рядом горела лучина – уже осталось совсем чуть-чуть. Было тихо – хозяева где-то веселились, и только их деды и бабки невидимыми тенями чинно сидели за накрытым для них столом.
«Коза» хотела завернуть за угол дома, но запуталась ногами в шкурах и упала. Она уже почти встала, но тут Зимобор поймал ее и с размаха прижал к стене. «Коза» вскрикнула женским голосом, а потом вдруг вцепилась в его медвежью личину и сорвала ее вместе с шапкой.
Видя, что добыча не пытается высвободиться – то ли устала, то ли была не прочь быть пойманной, – Зимобор выпустил ее и сдвинул огромную маску. Казалось, что он снял с чудища саму голову. Отбросив козью личину, он сжал ее лицо в ладонях и торопливо поцеловал, пока добыча не отдышалась и не начала брыкаться. Перед глазами его все плыло, он только чувствовал тепло ее частого дыхания, прохладу нежных девичьих губ – добыча ему попалась что надо. Быстро нашарив края двух серых шкур, он рванул их в разные стороны и запустил обе руки в тепло под шкурами. Ни о каких опасениях он не помнил: в нем кипела сила божества, этой темной ночью обновляющего мир.
И чуть не упал – перед ним было лицо Дивины. Она тяжело дышала приоткрытым ртом и, вцепившись в его запястья, смотрела прямо ему в лицо. Голова кружилась, и казалось, что это лицо – морок, еще одно чудо безумной и священной ночи. Зимобор провел пальцами по щеке девушки – перед ним по-прежнему была Дивина, только на щеке у нее появился черный след золы.
Все его бурлящее возбуждение разом схлынуло, ноги ослабели.
– Ты мне мерещишься? – прошептал он, готовый к тому, что она сейчас исчезнет.
Вместо этого она слегка покачала головой, потом сказала:
– А в общем, да. Мерещусь.
– Это как?
– Я вроде как здесь, а вроде как меня нет.
– Но ты же здесь. – Зимобор взял ее за плечи и слегка встряхнул. – Я тебя столько искал… И дальше думал искать после праздников. Где же ты была?
– Я теперь опять у Леса Праведного живу. Он меня назад к себе забрал. А сейчас сам на праздник пришел угощение собирать, и я с ним напросилась. Повезло Ольховне – сам Лес Праведный им урожай заклинает, а как он скажет, так и будет: в поле – скирдами, на столе – пирогами.
Она улыбнулась, и до Зимобора наконец дошло, что это и правда не видение.
