Белым по черному.
Их светлость ныне подзабили на хорошее воспитание, и я не против. Мне вообще хорошо. Мляво, как сказала бы мама, и была бы совершенно права. Иным словом это состояние расслабленности, полной удовлетворенности жизнью не опишешь. Мне и двигаться-то лень.
Я и не двигаюсь. Сижу, любуюсь супругом.
Он и вправду красивый, хотя не думала раньше, что мне нравятся подобные… мужчины. Чтобы мышцы, масса и все такое. Нет, Кайя, пожалуй, не перекачанный, скорее уж крупный.
– Ешь. – Он подсовывает тонкое сладкое печенье, по виду напоминающее хворост. А к нему – соленый сыр. В целом с молоком неплохое получается сочетание.
Урфину – а не сомневаюсь, что чудо-корзинка – его рук дело, – готова все грехи разом отпустить.
Есть-то я ем, но вопрос остался открытым. Помнится, большая часть обрядов и суеверий на первые два дня завязана. Один я пережила, осталось сегодняшний вынести. Вот не может такого быть, чтобы жизнь не подбросила грабли на пути.
– Ну… – Кайя вытирает молочную дорожку и пересаживает нашу светлость на другое колено. – Про платье ты знаешь, а больше я ничего такого не припомню.
Та-а-ак, что я с его точки зрения знаю?
– Тебе ведь сказали? – уточняет он и понимает, что ничего мне не сказали. – Ты… ты не могла бы надеть красное платье?
– Зачем?
Он чудесен, когда смущается. Я уже знаю, что смущение начинается с кончиков ушей, которые пламенеют, аки костер пионера. Но наша светлость не собирается отступать. Ей, конечно, все равно, какого колеру платье надевать, – все хороши, но интересно же.
Интерес запиваю молочком.
Век бы так сидела.
– Видишь ли… – Кайя трогает мои волосы и вздыхает. У него на редкость многозначительные вздохи получаются. – Белый цвет девичий. А красный – женский. И традиционно…
Ладно, наша светлость ныне сообразительная. После брачной ночи девица превращается в женщину, о чем и сообщает всему окружающему миру. Вдруг да сомневающиеся найдутся.
– А если бы я розовое надела, как собиралась? – спрашиваю сугубо из вредности, ну и еще, чтобы их светлость знал: о местных приметах лучше предупреждать заранее.
Он снова вздыхает, мрачнеет и признается:
– Тогда, боюсь, обо мне пошли бы нехорошие слухи.
Ну да, и насмешек наглотался бы. Вот интересно, почему Ингрид меня не просветила? Ведь в курсе же была. И я понимаю, что она мужиков в принципе недолюбливает как класс, но Кайя же не виноват в ее несчастьях.
Мужа утешаю печенькой. Будет ему красное платье для душевного спокойствия.
В комнате было сумрачно: плотно задернуты шторы, камин догорел.
Девочки спали, и спать им будет дозволено долго: свадьба нарушила привычный распорядок дня. Леди Льялл появится ближе к полудню – вчера от нее пахло кларетом и черничным пирогом, что являлось молчаливым свидетельством визита сенешаля, – и будет маяться мигренью. А значит, уроки игры на клавесине отменяются, впрочем, как любые иные уроки.
Главное, чтобы девочки тихо себя вели.
А это они умели.
Тисса поправила одеяло, теплое, из овечьей шерсти, и поцеловала Долэг. Малышка открыла глаза и шепотом спросила:
– Тебе уже пора?
– Я скоро вернусь, – пообещала Тисса. – Спи.
И Долэг послушно заснула. Маленькая красавица… Тисса обещала маме заботиться о сестре и слово сдержит. Ради нее она решилась на этот разговор, к которому готовилась всю ночь.
Страшно.
Вдруг кто-то узнает про побег и про то, что Тисса задумала? А если на пути встретится леди Льялл? Сенешаль? Кто-нибудь из гостей? Они решат, что Тисса тайное свидание устраивала. Стыдно-то как… но она, преодолев страх, выбралась из комнаты.
Замок спал, и путь Тиссы был свободен. Благо идти недалеко. Налево, направо и через галерею Химер на лестницу, которая была мрачна. Сердечко колотилось: Тисса знала, что если призраки и обитают, то именно в таких вот темных, потаенных местах древних замков. А более темного и потаенного здесь не существовало. Разве что подземелья.
Лестница вывела в Старый замок, и Тисса остановилась. А надо ли? Что изменит этот разговор? Только хуже сделает… смирение и покорность – вот главные достоинства истинной леди.
Умение принять судьбу такой, какова она есть.
Но ради Долэг…
Наверное, Тисса все-таки отступила бы, но рыцарь, дремавший между двумя статуями, сказал, не открывая глаз:
– Стоять.
И Тисса замерла.
– Кто? – поинтересовался рыцарь. Против обычая он был без доспеха, лишь кирасу надел поверх камзола, но выглядел все равно грозно. Особенно черный меч, упиравшийся в пол.
Черные мечи в балладах лишь у злодеев бывают.
– Я, Тисса. – Тисса расправила спину и задрала подбородок. Если уж леди попадает в неприятную ситуацию, даже по собственной инициативе, то держится с достоинством. – Ваше сиятельство, мне неотложно необходимо с вами побеседовать. Не будете ли вы столь любезны уделить мне несколько минут, если это, конечно, возможно в существующих обстоятельствах.
Она выдохнула: заученную за ночь речь получилось произнести без запинки. И голос был ровным, без предательской дрожи.
– Буду, – ответил тан, отлипая от стены. – Сержант, присмотришь?
Еще одна статуя рыцаря кивнула в ответ.
О Ушедший! Это тот самый страшный фризиец, о котором говорили, будто он – родной брат леди Изольды и… и не только брат. Вчера он ни с кем не разговаривал. И почти не ел. Не пил. Сидел мрачный и только смотрел на всех, как на врагов.
Зачем их светлость терпит такого человека рядом с собой?
И тем более доверяет дело столь важное? Тисса помнила мамины рассказы про то, как свивается нить судьбы, одна на двоих. И про то, до чего легко ее испортить – взглядом, словом, пожеланием недобрым. И про то, что охраняют нить самые доверенные люди.
Но разве не нашлось в замке иных рыцарей?
Тисса моргнула и велела себе не думать об этом: у нее своя забота имелась. И эта забота разглядывала Тиссу, пытаясь пригладить растрепанные волосы. Пятерней.
– Думаю, разговор личный? – Тан забросил меч на плечо, как дубинку. А герои так не делают! Меч вздымают над головой, дабы обрушить на врага с праведным гневом. Ну или клятву принести.
– Д-да…
– Тогда пойдем.
– Куда?
– Сюда. – Тан отступил и толкнул дверь, о существовании которой Тисса не подозревала. Мамочки, а вдруг ее обманом завлекут в укромное место и утащат в пучину порока? Леди Льялл предупреждала, что девушка должна быть осторожна, иначе с ней произойдет то, что страшнее смерти.
Но гордость требовала действовать. И Тисса шагнула за порог.
