— Ах, друг мой, я не могу тебя за это осуждать! — от души выпалил страдалец, а сам подумал: «Если бы не было рядом любимой, меня не то что на Небесах — в самом Хольгарде услышали бы, шторб его раздери!»
А Черный Легивар вдруг очень заинтересовался:
— Да? И когда же это было?
Просто в голову ему пришел вопрос: как бы он сам повел себя, окажись волею судеб в подобном положении? Удержался бы от крика или дал себе волю? И как-то приятно было узнать, что ланцтрегер фон Раух, которого все считают образцом воинской доблести, — «орал». Если даже воины так поступают и не стесняются в том признаваться, какой тогда спрос с магов?
— Так давно это было?
— Ну… — задумался, припоминая, Йорген, — тогда еще Тьма была не остановлена… Значит, лет семь назад. Или восемь? Прости, запамятовал.
— Ах, да какая разница, семь, восемь ли, — не сумев скрыть досаду, отмахнулся бакалавр.
— Мальчики, хватит болтать, — взмолилась ведьма. — Мне ворожить надо, чтобы быстрее заросло, а вы отвлекаете! Господин Элленгааль, вы мне поможете?
Светлый альв кивнул в ответ, но не проронил ни слова, чтобы не тревожить разбитые в кровь губы. На самом деле Семиаренсу самому не помешала бы помощь. Когда извлекали стрелу, ему было поручено удерживать раненого за плечи. И в один момент Кальпурций так дернулся от боли, что затылком шарахнул его прямо в лицо. Не повезло. Бывает.
— …И что, скоро оно зарастет от вашего колдовства? — вяло пробормотал силониец. Ему вдруг страшно захотелось спать, все поплыло перед глазами.
— Рана небольшая, — прикинула ведьма, — кость цела. Часа через три, я так думаю.
— Что?!! — Сон как рукой сняло. От возмущения сил хватило даже на локтях приподняться, хотя секунду назад казалось — пальцем не пошевелить. — Так скоро?! Зачем же было тогда меня жечь?!! Какая зараза может завестись за три часа?!! Мучители!!!
Гедвиг силой заставила его лечь, потом пояснила снисходительно:
— Во-первых, зараза в открытых ранах порой заводится удивительно быстро. Во-вторых, прежде чем начать ворожить, должна же я была остановить кровь? Или пусть бы ты истекал?
— Милая, — силониец поймал ее за руку, поцеловал, всхлипнул жалобно, — любовь моя, я тебя просто умоляю! В другой раз оставь истекать, ладно?! Только не жги!
— Не валяй дурака, спи лучше! — отрезала ведьма.
И он заснул.
— Все-таки интересно, кто же в нас выпустил стрелу? — тихо, чтобы не разбудить друга, произнес ланцтрегер. — И зачем? Кому мы помешали? Шли себе мимо…
— Сходи узнай! — усмехнулся маг кривовато.
— Может, и вправду сходить, на разведку?
— Сиди!!! — Гедвиг сдернула его за ремень. — Не вздумай! Твоей гибели я не переживу! — Хорошо, что влюбленный силониец спал и не слышал этой фразы, вряд ли она ему понравилась бы, как бы хорошо он к другу ни относился. — Господин Элленгааль, скажите им! Они сегодня вконец ошалели!
— В фамом деле, ланфтрегер, не фтоит рифковать понапрафну! — прошамкал разбитыми губами светлый альв. — К тому же я жнаю, кто это был.
— Кто? — подскочили все, едва не разбудив раненого — тот вздрогнул во сне и застонал.
— Фветлые альфы. Фоплеменники мои!
Некоторое время спутники молчали. И без того подорванная репутация лесного народа в их глазах погибла окончательно.
«Вот вам и Хаген Мудрейший! Вот вам и священное равенство! Разве можно после этого относиться к нелюдям как к людям, если они Тьма знает что творят!» — с горечью подумал Йорген, а вслух сказал:
— Ну и манеры у ваших соплеменников! Хотя чему я удивляюсь? Что значит пара-тройка подбитых прохожих для тех, кто вверг целый мир во Тьму? Пустяк, детская забава! Удивительный вы народ — светлые альвы!
Это было жестоко и, может быть, даже несправедливо. Кальпурций Тиилл непременно осудил бы друга за такие речи. Но он спал, и ланцтрегер фон Раух мог говорить, что хотелось. Черный Легивар сделал ему страшные глаза, но плевать он хотел на Черного Легивара! Гораздо важнее, что Гедвиг Нахтигаль ничего не возразила, а наоборот, пробормотала «угу!».
— Твоя «любимая мачеха» тоже принадлежит этому народу, — тихо, отведя глаза, напомнил Семиаренс Элленгааль, хотя и сам понимал, что не стоило ему этого говорить.
— Моя приемная мать — исключительно благородная, добрая и честная женщина! Недаром она предпочла вашему порочному обществу человеческое! — отчеканил Йорген и отвернулся. Скверно было на душе, будто кусок мыла съел. Однажды, в голодные годы, было дело: нашел старый, потрескавшийся обмылок и подумал: раз на жиру приготовлено, вдруг можно есть? Откусил. Долго плевался потом. И теперь хотелось плеваться. А тут еще Фруте вдруг расплакался, этого не хватало! Вот оно — воспитание альвов!
— Прекрати! — свирепо велел старший брат. — Чего это ты вдруг расхлюпался? Отец бы не одобрил. Если бы я в твоем возрасте вздумал реветь при посторонних, он дал бы мне по шее и стал рассуждать о чести нашего рода. Не вынуждай меня следовать его примеру!
Да, так всегда и бывает в жизни: разозлишься на «посторонних», а срываешь дурное настроение на самых близких.
Но на юношу угрозы не подействовали, он продолжал заливаться слезами, горько и безутешно.
Тут уж Йорген испугался:
— Да что случилось-то?! Объясни толком!
— Я альв! — всхлипнул Фруте. — Я наполовину альв! Теперь… после всего… ты больше не будешь меня любить! Перестанешь считать братом!
— Вот дурень! — проворчал Йорген все еще сердито, но уже мягче. — Я не перестал бы считать тебя братом, даже если бы ты был мохнатым вервольфом и боялся серебра! Или там цвайзелем каким-нибудь! Тьфу-тьфу, чтобы не накаркать!
— Гы-гы! — совсем не по-альвийски сказал мальчишка, ему стало смешно. Слезы высохли.
Вскоре проснулся Кальпурций, все еще бледный, но заметно посвежевший. От кровавой раны на бедре осталось розовое пятно и рваная штанина.
— Какая жалость, — вслух подумалось ему, — что с помощью колдовства излечивается плоть, но не срастается ткань одежд. Иначе как было бы ловко…
— Штаны я тебе и без колдовства зашью, — рассмеялась ведьма.
А больше никто не рассмеялся.
— Эй, а что это вы как на похоронах сидите? — удивился силониец, только теперь заметив подозрительные светлые разводы на запыленном лице Фруте. — Что у вас произошло?
Гедвиг Нахтигаль, понизив голос, описала ему ситуацию.
— Друг мой Йорген, твой упрек был несправедлив, — выслушав ее, рассудил силониец. — Если Тьма превратила в уродов и безумцев людей, она могла дурно сказаться и на местных альвах. По ним нельзя судить о народе в целом… Кроме того, Семиаренс, вы уверены, что это были именно ваши соплеменники? Никогда не слышал, чтобы альвы селились так далеко на востоке!
