— Смочь сможешь, но не сделаешь. И мы оба это знаем. Ты сдаешься?
Лобсанг чувствовал, как части его тела пытаются отключиться от происходящего. Плечи горели огнем. «Я могу отделиться от тела, — подумал он. — Это нетрудно. Могу превратить его в прах одной мыслью. И проиграть. Я выйду отсюда, а он останется тут лежать мертвым, и я проиграю».
— Не переживай так, отрок, — спокойным тоном произнес Лю-Цзе. — Ты просто забыл о Девятнадцатом Правиле. Сдаешься?
— О Девятнадцатом Правиле? — переспросил Лобсанг. Он почти оторвался от мата, но страшная боль заставила его снова прижаться к полу. — Что еще за Девятнадцатое Правило? Да! Да! Сдаюсь!
— «Никогда не забывай о Правиле Номер Один», — процитировал Лю-Цзе, чуть ослабив хватку. — И всегда спрашивай себя: зачем его вообще придумали, это самое первое правило? — Лю-Цзе поднялся на ноги и продолжил: — Что ж, учитывая все обстоятельства, ты показал хороший бой, и потому я, как твой наставник, не вижу никаких препятствий к тому, чтобы рекомендовать наградить тебя желтой рясой. А еще, — он понизил голос до шепота, — все видели, что я победил Время, и это будет весьма неплохо смотреться в моем жизнеописании, если понимаешь, о чем я. Уж тогда-то Первое Правило наверняка станет притчей во языцех. Позволь же помочь тебе подняться.
Он протянул руку.
Лобсанг уже собирался было принять ее, однако вдруг замешкался. Лю-Цзе снова усмехнулся и поднял его на ноги.
— Но ведь… только один из нас может выйти отсюда, о метельщик, — промолвил Лобсанг, потирая плечи.
— Правда? — удивился Лю-Цзе. — Тем не менее само участие в игре меняет все правила. А потому я говорю: да плевал я на них!
Руки десятков монахов откинули в сторону остатки двери. Потом раздался звук, словно кого-то треснули по голове резиновым яком.
— Койка!
— …По-моему, настоятель спешит собственноручно вручить тебе заслуженную рясу, — сказал Лю-Цзе. — Только, пожалуйста, не комментируй, если он будет капать на нее слюнями.
Они вышли из додзё и в сопровождении всех до единого монахов Ой-Донга проследовали на длинную террасу.
Это была, как вспоминал потом Лю-Цзе, весьма необычная церемония. Настоятель, судя по всему, не прочувствовал торжественности момента. Дети вообще не тяготеют к торжественности, и если их тошнит, им ровным счетом все равно, на кого блевать. Кроме того, хоть Лобсанг и был повелителем глубин времени, настоятель все же был хозяином долины, а поэтому уважение превратилось в линию, тянувшуюся в обоих направлениях.
Однако во время вручения рясы все же возникла неловкая ситуация.
Лобсанг вдруг отказался ее принимать. Главному прислужнику было предоставлено право выяснить почему, а по толпе прокатилась волна удивленного шепота.
— Я ее не заслужил, о господин.
— Но Лю-Цзе заявил, что ваше обучение окончено, о высо… Лобсанг Лудд.
Лобсанг поклонился.
— В таком случае, о господин, я готов принять метлу и рясу метельщика.
На этот раз волна превратилась в цунами. Она пронеслась по зрителям. Монахи закрутили головами. У кого-то от изумления перехватило дыхание. Один или двое нервно рассмеялись. А строй метельщиков, которым разрешили временно отложить работу, дабы поприсутствовать на церемонии, погрузился в напряженное, молчаливое ожидание.
Главный прислужник облизнул вдруг пересохшие губы.
— Но… но… вы же олицетворение Времени…
— В этой долине, о господин, — твердо заявил Лобсанг, — я не более чем метельщик.
Пребывая в полном отчаянии, главный прислужник оглянулся, однако помощи ждать было неоткуда. Прочие старейшие члены общины не проявляли ни малейшего желания разделить с ним это огромное розовое облако замешательства. Настоятель же пускал пузыри и хитро улыбался, как могут улыбаться только дети.
— А у нас есть какие-нибудь… Гм… Ну что мы там преподносим метельщикам?.. Может, надо что-то… — пробормотал прислужник.
Лю-Цзе выступил из-за его спины.
— Я могу тебе чем-нибудь помочь, о ваше прислужничество? — спросил он с яростным, заискивающим подобострастием, совершенно ему несвойственным.
— Лю-Цзе? А… Э… Да… Э…
— О господин, я могу принести почти новую рясу и передать юноше мою старую метлу, если ты подпишешь распоряжение выдать мне из кладовой новый инструмент, — продолжил Лю-Цзе, каждой порой кожи источая стремление помочь.
Главный прислужник, в данный момент дрейфующий посреди безбрежного моря отчаяния, ухватился за это предложение как за проплывавший мимо спасательный круг.
— О, это было бы здорово, Лю-Цзе. Так любезно с твоей стороны…
Лю-Цзе в тот же миг исчез, настолько велико было его желание помочь, чем опять немало удивил тех, кто считал, будто хорошо его знает.
Скоро он снова появился с метлой в руках и рясой, которая стала совсем белой и тонкой из-за того, что в процессе стирки ею слишком часто били о речные камни. Лю-Цзе торжественно передал оба предмета главному прислужнику.
— Э… Благодарю тебя, э… А существует какая-то особая церемония для… э… для… э… — промямлил он.
— Она крайне проста, о господин, — сказал Лю-Цзе, по-прежнему сияя желанием помочь. — Слова произвольные, господин, но обычно мы говорим: «Это твоя ряса, следи за ней, ибо она принадлежит монастырю», а вручая метлу, говорим: «Это твоя метла, обращайся с ней бережно, ибо она твой друг, и ты будешь оштрафован, если потеряешь ее; помни: метлы на деревьях не растут». Вот как-то так.
— Э… Гм… У… — пробормотал главный прислужник. — А настоятель?..
— О нет, настоятель не участвует в церемонии посвящения в метельщики, — быстро произнес Лобсанг.
— Лю-Цзе, а кто участвует… ну, в…
— Обычно церемонию проводит старший метельщик, ваше прислужничество.
— О? Кстати, по счастливой случайности, не ты ли являешься…
Лю-Цзе поклонился.
— Я, господин.
Для главного прислужника, все еще барахтавшегося в коварном приливе, подобное заявление было аналогично появлению земли на горизонте. Его лицо засияло маниакальной улыбкой.
— В таком случае, быть может, быть может, быть может, ты будешь столь любезен, что… э…
— С радостью, господин. — Лю-Цзе развернулся. — Прямо сейчас, господин?
— Да, прошу тебя.
— Так точно. Сделай же шаг вперед, Лобсанг Лудд.
— Слушаюсь, о метельщик.
Лю-Цзе протянул ему поношенную рясу и потрепанную метлу.
— Метла! Ряса! Смотри не потеряй, мы не гребем тут деньги лопатой! — провозгласил он.
— От всего сердца благодарю тебя, — сказал Лобсанг. — Это для меня большая честь.
