Подмастерье зашептал слова молитвы, взывая к всеблагому. Но ответа он так и не получил. Никакого тепла. Бог Огня не отзывался. Зов пропадал впустую, растворялся в темноте. В ответ пришел лишь всепожирающий холод. Хальгарт отныне – вотчина Тайгрена.
От страха и холода свело ноги, по спине пробежала волна боли. Фараха охватила паника. Ему захотелось вскочить и броситься бежать впереди повозки. Домой. На юг. В теплую деревушку, где никогда не видели снега и оргов. Туда, куда не достанут лапы Тайгрена. Очень хотелось жить.
Жить. Простое слово. Оно означает: дышать, ходить, говорить, есть, пить. Фарах очень хотел жить. Когда Ламеранос рассказ ему о предсказании, подмастерье испугался. Но совсем не так, как теперь. Тогда не знал, как это – умереть. Да, он видел смерть и раньше. Дед, Танвар, разбойники… Но он не понимал, что это такое. Не мог примерить на себя, не мог ощутить того, что тоже смертен. Теперь, после битвы в лесу, Фарах понял, что такое смерть. Все его существо боялось гибели, каждая частичка тела трепетала при мысли о том, что его может не стать. Что он перестанет быть. Предсказание… Неужели предсказанию суждено сбыться? Он не хочет умирать. Не хочет!
Уткнувшись носом в холодные ладони, Фарах заплакал. От страха, обиды, бессилия. Ему не хотелось быть здесь, в холодном лесу, где рядом с тобой ходит смерть. Ему хотелось на юг, в тепло, под ласковые лучи дома Энканаса, несущего жизнь. Хотя бы – в Таграм. Да. Ему нужно в Таграм. Надо поговорить с Ламераносом. Как знать, быть может, ученый действительно нашел ошибку в предсказании. Наверняка есть шанс обмануть судьбу. Быть может, он знает, как помочь войскам Сальстана и победить бога Тьмы. Он такой умный. Он много знает. Ламеранос обязательно что-нибудь придумает. Обязательно! Решено – в Таграм. Ему надо в Таграм.
Солдаты шедшие позади, зашумели. Сначала зашептали, потом стали говорить громче. Повозка вздрогнула, быки замычали и пошли быстрей. Солдат, ведущий их под уздцы, заторопился, рванулся вперед.
– Орги! – закричали сзади. – Орги! Братцы, спасайтесь!
Десяток голосов тут же подхватили крик. Раненые зашевелились, пытаясь подняться, в надежде хотя бы спрятаться в лесу. Провожатый, не дожидаясь чем кончится дело, бросил быков и припустил вперед, проваливаясь в глубокий снег.
Подмастерье приподнялся. Полусотня солдат, идущих за повозкой закипела, забурлила как вода в котелке. Некоторые бросались в сторону, в лес. Другие доставали оружие, пытались выстроиться в шеренгу, чтобы встретить врага.
Расстегнув драный полушубок, Фарах запустил руку за пазуху. Нож, когда-то выкованный им самим, был на месте. Он висел на боку, под рукой, в специальных ножнах, сшитых за время путешествия на север. Подмастерье вцепился в его холодную рукоять и потащил на себя. Оружие. Хоть какое.
Десятка два солдат топтались по снежному насту, готовясь к бою. Но большинство, огибая повозку, бежали в стороны, стремясь спасти свои жизни. Они хотели жить, и слепой ужас гнал их в лес, подальше от дороги.
Фарах достал нож и коснулся пальцем острия. Острое, холодное. Как мысль, пришедшая следом. Нет. Он не станет драться. Это бесполезно. Умереть здесь, на лесной дороге, после того как выжил в бою – это не для него. Он просто хотел жить. Плевать на то, что будет с другими. На все – плевать. Сейчас надо жить. Перед глазами вдруг встало видение: серебряный палец бога, качающийся, как стрелка весов. Подмастерье сплюнул. А потом, повернувшись, пробрался к козлам и с них прыгнул на спину одного из быков. Тот возмущенно взревел, дернулся, но не остановился. Все брел вперед, с хрустом топча снег.
Фарах одним взмахом обрезал все постромки, и, вцепившись в пышную гриву быка, стал его подгонять. Тот ревел, но быстрее не шел. Подмастерье кольнул его ножом и бык, почувствовав боль, прыгнул вперед. Подмастерье закричал на него, кольнул еще раз. Бык, неуверенно подался вперед. Почувствовав свободу, замычал и вдруг сорвался с места, припустил галопом вперед, как заправский скакун. Он мчался тяжело, но быстро, расшвыривая, отшвыривая могучей грудью в снег солдат, не успевших отскочить. Фарах пытался удержаться на пляшущем загривке быка и не переставал колоть его ножом. Он хотел жить. Он хотел как можно быстрее покинуть это место. В долину. Прямиком в долину. А оттуда – на юг.
Наконец бык обогнал солдат, повозка осталась далеко позади. Перед ним лежала чистая дорога, утоптанная сотней ног, и он побежал быстрее. Его подгоняли уколы ножа и страх. Быку тоже было страшно. Он чувствовал, что сзади надвигает темная и страшная сила, пахнущая смертью. И потому мчался все быстрее, уже не обращая внимания на то, что на спине кто-то сидит. Его уже не надо было подгонять. Бык тоже хотел жить.
Заслышав крики, подмастерье оглянулся, но ничего не увидел. Повозку и воинов оставшихся возле нее скрыла темнота. Но Фарах знал – сейчас там начинается бой. Орги идут в атаку, окружая солдат обнаживших оружие. Раненые пытаются достать мечи, чтобы встретить смерть как подобает воину. Фарах знал, что потом ему будет стыдно. Очень стыдно и больно. Но сейчас он хотел жить. Очень.
Пригнувшись, чтобы не задевать головой еловые ветви, Фарах снова кольнул быка ножом. Вперед, только вперед! На юг.
Путь домой оказался долгим и страшным. Это время подмастерье почти не запомнил, разум отказывался запоминать страх и панику. Все происходило словно в тумане, в горячечном бреду. Порой Фараху казалось, что все это ему только сниться. Что он вот-вот проснется и вздохнет с облегчением, утирая пот с разгоряченного лба.
Душа отказывалась принимать то, что видели глаза. Чужая боль и чужие страдания уже не трогали сердце Фараха. Оно очерствело. Так было нужно, потому что выжить в неразберихе войны мог лишь человек заботящийся только о себе. Когда речь идет о выживании, то доброта исчезает, остается лишь черствость.
Он запомнил только страх, холод и голод. Страх гнал его вперед, холод норовил обратить в ледяную статую, а голод лишал сил. Фарах сопротивлялся, старался выжить, выбраться из этого наваждения и это ему удалось. Он вырвался из цепких лап войны. Но он так и не проснулся. Ночной кошмар остался явью.
К исходу той страшной ночи, когда орги догнали повозку с ранеными, он все-таки добрался до долины Халь. Там Фарах наткнулся на сотню воинов, своим ходом добравшихся к крепости. Больше там никого не было. Вторая Армия действительно ушла на юг, отступила к границе Сальстана, бросив на произвол судьбы остатки разбитого воинства.
Уцелевшие солдаты – изможденные, голодные и усталые, – грелись у костров, разложенных вокруг крепости. Внутри мест не было, – все свободные места в домах отдали раненым. За ними ухаживали медики Второй Армии. Те, что остались. Добровольно.
