И почему они все говорят так, словно он заставил себя ждать?
Библиотекарь поднял со стола графин:
– Возможно, не откажешься от бокала ярбараха? Или предпочитаешь другие напитки?
Не без усилий Люцивар выдавил:
– Нет, ярбарах вполне подойдет.
– Ты когда-нибудь пил его? – не без иронии уточнил Джеффри.
– Да, это традиционная часть некоторых эйрианских церемоний. – Разумеется, чаша, которая использовалась в них, содержала только глоток кровавого вина. Джеффри же, как с беспокойством заметил Люцивар, наполнил и подогрел два бокала.
– Ягненок, – пояснил он, вручив бокал Люцивару и устроившись в кресле за столом.
Эйрианец с благодарностью устроился напротив него и откинулся на спинку, а затем осторожно пригубил напиток. В смеси оказалось куда больше крови, чем было принято в церемониях его народа, да и вино оказалось гораздо крепче.
– Ну и как тебе вкус? – Черные глаза Джеффри озорно блеснули.
– Оно… – Люцивар отчаянно пытался подобрать более мягкое определение, чем те, которые пришли на ум первыми.
– Другое, – подсказал Джеффри. – Это сложный вкус, к которому нужно привыкнуть, да и пьем мы ярбарах здесь по несколько иным причинам, нежели церемониальные традиции.
Хранитель. Интересно, а человеческую кровь с вином здесь тоже смешивали? Люцивар сделал еще один глоток и решил, что не хочет слышать ответ на этот вопрос.
– Почему ты никогда не приходил в Цитадель, Люцивар?
Эйрианец осторожно поставил бокал на стол.
– У меня сложилось впечатление, что ублюдку-полукровке здесь не будут рады.
– Понимаю, – мягко отозвался Джеффри. – Тогда скажи мне, кто, кроме тех, что хранят Цитадель, обладают правом решать, кому здесь рады, а кому – нет?
Люцивар заставил себя посмотреть в глаза собеседника.
– Я ведь ублюдок-полукровка, – произнес он таким тоном, словно это должно объяснить все.
– Полукровка… – Голос Джеффри прозвучал так, словно он пробовал это слово на вкус. – Ты так произносишь это слово, что оно невольно звучит довольно оскорбительно. Возможно, правильнее было бы сказать, что ты наследник двух линий Крови. – Он откинулся на спинку кресла и покрутил бокал в пальцах. – Ты когда-нибудь задумывался о том, что без этой второй линии не смог бы стать собой? Что не обладал бы такими острым умом и немалой силой, которыми ты наделен? – Библиотекарь указал бокалом на Эбеново-серый Камень Люцивара. – Что никогда не носил бы вот это? С одной стороны, ты истинный эйрианец, Люцивар, с другой – достойный сын своего отца.
Люцивар замер, боясь пошевелиться.
– Ты знаешь моего отца? – сдавленно спросил он, забыв, как нужно дышать.
– Мы много, много лет оставались друзьями.
Правда была прямо перед ним. Все, что нужно сделать, – задать вопрос.
Но только с третьей попытки ему удалось произнести одно-единственное короткое слово.
– Кто?
– Князь Тьмы, – мягко произнес Джеффри. – Повелитель Ада. В твоих венах течет кровь Сэйтана Са-Дьябло.
Люцивар закрыл глаза. Неудивительно, что его отца так и не внесли в списки. Кто бы поверил женщине, которая утверждает, будто понесла от Повелителя? И даже если бы нашлись такие, остается только представить, какая паника бы поднялась. Сэйтан Са-Дьябло по-прежнему ходит по Королевствам. Мать-Ночь!
Интересно, а Деймону удалось узнать, кто именно зачал их? Он был бы очень доволен такой линией крови.
Эта мысль пронзила его копьем, и Люцивар поспешил отогнать ее.
По крайней мере, теперь он был уверен в этом. Может быть. Он взглянул на Джеффри, в равной степени боясь и положительного, и отрицательного ответа.
– Но я все равно ублюдок.
Джеффри вздохнул:
– Мне очень не хочется окончательно выбивать у тебя землю из-под ног, но ты им не являешься. Он официально зарегистрировал тебя на следующий же день после рождения. Здесь, в Цитадели.
Значит, он не был ублюдком. Они…
– А Деймон?
Люцивар не мог поверить, что произнес это вслух.
– Тоже занесен в регистр.
Мать-Ночь! Они не были ублюдками. Все привычные устои пошатнулись и обрушились. Разум Люцивара лихорадочно пытался отыскать прочную землю под грудами зыбучего песка, в которые превратилась его жизнь.
– Впрочем, это не имеет ни малейшего значения, поскольку никто больше об этом не знает.
– А разве тебя никогда не просили сыграть роль же ребца-производителя, а, Люцивар?
Просили, вынуждали, заковывали в цепи, наказывали, пытали, накачивали афродизиаками и снотворным, били, издевались. Они были способны только использовать его, но не сумели заставить наплодить детишек. Люцивар так и не понял, в чем заключалась проблема – какие-то особенности организма или же запрятанный вглубь гнев сделал его стерильным. Иногда он гадал, почему им так нужно его семя. Но теперь он понял. Зная, кто зачал его и какую потенциальную силу он мог передать своим отпрыскам… Да, они бы с радостью влили его кровь в некоторые специально избранные дома аристократов с угасающей линией крови, приберегая его для службы в особых ко венах.
Он залпом осушил бокал с ярбарахом. Оказывается, остывшее кровавое вино загустевало и отдавало весьма неприятной терпкостью. Дрожа и надрывно кашляя, Люцивар гадал, сумеет ли удержать проглоченное в желудке.
Неожиданно рядом с ним появился еще один графин с янтарной жидкостью и широкий, но невысокий бокал.
– Держи, – произнес Джеффри, поспешно наполняя его и передавая Люцивару. – Полагаю, подобные потрясения лучше всего запивать виски.
Огненный напиток мгновенно убрал привкус терпкой вязкости и ожег пищевод. Люцивар охотно протянул бокал за добавкой.
Осушив его в четвертый раз, эйрианец почувствовал, что к дрожи в руках и ногах прибавилось головокружение и чувство легкого оцепенения. Эти ощущения ему нравились.
– Что ты сделал с Люциваром? – удивленно спросила Джанелль, с грохотом уронив книгу на стол. – Я думала, только после общения со мной он может так выглядеть…
– Головокружение и оцепенение, – пробормотал Люцивар, прислонившись к ней головой.
– Ага, я вижу, – отозвалась девушка, погладив его по волосам.
Люцивар почувствовал, как по всему телу разливается приятное тепло. Это ощущение тоже оказалось очень приятным.
– Идем, Люцивар, – велела Джанелль. – Нужно уложить тебя в постель.
Эйрианцу была невыносима мысль о том, что Леди может счесть, будто несчастные четыре бокала виски способны заставить его сползти под стол, поэтому он послушно поднялся на ноги.
