Поборов свой гнев и зарождающийся страх, Люцивар выдвинул стул и оседлал его, опершись подбородком на спинку.
– Даже если бы я потерял крылья, то по-прежнему остался бы эйрианским воином.
Беспокойно двигаясь, Лютвиан подобрала нож и положила его на подставку.
– Если бы ты вырос в другом месте, где мужчины учились хорошим манерам и становились нормальными людьми, а не чудовищами… – Она вытерла руки о свое платье. – Но ты рос в охотничьих лагерях, как и все остальные. Да, даже без крыльев ты бы остался эйрианским воином. Уже слишком поздно, чтобы пытаться стать кем-то другим.
Он услышал в ее голосе горечь и тяжелую печаль. Услышал все то, о чем его мать умолчала.
– Но если твои чувства были так сильны, почему ты ничего не сделала, чтобы как-то изменить ситуацию? – Он старательно продолжал говорить бесстрастным голосом, в то время как сердце превращалось в кровоточащую рану.
Она взглянула на него. В глазах женщины с поразительной скоростью сменяли друг друга противоречивые чувства. Разочарование. Волнение. Страх. Лютвиан пододвинула другой стул поближе к сыну и опустилась на сиденье.
– Я была вынуждена пойти на это, Люцивар, – с мольбой в голосе произнесла она. – Теперь я знаю, что, отдав тебя Притиан, совершила ужасную ошибку, но в то время я искренне думала, что это единственный способ спрятать тебя от…
Него.
Она коснулась его руки и тут же отпрянула, словно ожегшись.
– Я хотела, чтобы ты был в безопасности. Она обещала мне, – с горечью добавила Лютвиан. Затем ее голос наполнился новым чувством. – Но ты теперь здесь, и мы можем быть вместе. – Она взмахнула рукой, отметая возможные возражения. – Да, я знаю об этом законе об иммиграции, но я-то провела здесь достаточно времени, чтобы считаться кэйлеерской ведьмой. Работа здесь будет несложной, и у тебя останется много времени, чтобы побыть на природе, побродить, полетать – я ведь знаю, что ты это любишь. – Улыбка Лютвиан вышла излишне жизнерадостной. – Ты даже не обязан будешь жить в доме. Можем построить небольшую хижину поблизости, чтобы у тебя была возможность уединиться.
«Уединиться для чего?» – холодно подумал Люцивар, когда неожиданно распахнулась кухонная дверь. У него появилось странное ощущение, словно на него вновь наваливаются цепи, а стены сужаются до размеров его каморки в Прууле.
– Чего тебе, Рокси?! – рявкнула Лютвиан.
Рокси уставилась на Люцивара, открыв рот, а потом ее пухлые губки изогнулись в призывной улыбке.
– А ты кто такой? – спросила она, пожирая его голодными глазами.
– Это не твое дело, – напряженно ответила Целительница. – Возвращайся к своим урокам. Сейчас же.
Рокси улыбнулась Люцивару, пальцем проведя по краю треугольного выреза платья. От такого неприкрытого флирта у него вскипела кровь – только, увы, не так, как хотелось бы этой девке.
Люцивар рефлекторно сжал кулаки. Подобное выражение ему часто доводилось стирать с лиц подобных сук за прошедшие века. В его голосе отчетливо прозвучал рев пламени, хотя заговорил эйрианец тихо и сдержанно.
– Убери эту шлюху отсюда, иначе я сверну ей шею.
Лютвиан поспешно вскочила со стула, вытолкнула Рокси вон и захлопнула за ней дверь.
По его телу бежала дрожь, вызванная не то гневом, не то болью.
– Что ж, теперь я знаю, для чего мне нужно «уединяться». Это будет замечательное отличие твоей школы от сотни других, верно? Как же, в распоряжении твоих учениц будет сильный Верховный Князь. Ты могла бы заверить обеспокоенных родителей, что у их дочерей не будет никаких проблем в Первую ночь. Я бы не осмелился даже возразить, поскольку мне полагается служить ведьме, «исполняя все ее желания».
– Все было бы совсем иначе! – жарко возразила Лютвиан, стиснув спинку стула с такой силой, что пальцы побелели. – Ты ведь тоже многое вынес бы из этого. Огни Ада, Люцивар, ты – Верховный Князь! Тебе необходима регулярная сексуальная разрядка – просто для того, чтобы сохранять власть над собственным характером.
– Раньше я никогда не испытывал в ней потребности, – вызверился он, – и уж тем более не нуждаюсь в этом сейчас! С собой я как-нибудь справлюсь – когда сам того захочу.
– В таком случае, похоже, не так часто тебе этого хочется!
– Это верно. Особенно когда меня силой укладывают в чужую постель.
Лютвиан вскочила, с грохотом задев стулом стол, и оскалила зубы:
– Укладывают силой! Подумать только! О да, это такая обременительная задача – доставить женщине немного удовольствия! Силой! Ты говоришь совсем как…
Твой отец.
Он и раньше видел подобные вспышки ее гнева, не раз наблюдал подобные истерики. Люцивар всегда пытался проявлять понимание. Он и сейчас приложил все усилия. Только вот теперь не мог понять другого – почему человек вроде Повелителя захотел отношений с такой беспокойной и слишком молодой и неопытной женщиной.
– Расскажи мне о моем отце, Лютвиан.
По кухне прокатилась волна отчаяния и нарастающего гнева.
– Расскажи мне о нем.
– Мы были ему не нужны! Он никогда не любил нас! Хуже того, грозился перерезать тебе глотку в колыбели, если я не уступлю ему! – Теперь их разделял стол. Лютвиан стояла напротив Люцивара, дрожа всем телом и обнимая себя руками.
Такая молодая. Такая беспокойная. И он не мог ей помочь. Они уничтожили бы друг друга за неделю, если бы Люцивар попытался остаться здесь, с ней.
Мать слабо улыбнулась ему:
– Но мы можем быть вместе. Ты волен остаться и…
– Я уже в услужении. – Он не хотел произносить это так жестко, но лучше ответить так, чем рявкнуть, что он никогда не станет служить своей матери.
Уязвимость и ранимость смерзлись в неприятие, а оно переросло в гнев.
– Джанелль, – угрожающе пустым и бесстрастным голосом произнесла Лютвиан. – Я смотрю, у нее настоящий талант обводить мужчин вокруг пальца. – Она уперлась ладонями в стол. – Хочешь узнать больше о своем отце? Иди и спроси свою драгоценную Джанелль. Она знает его гораздо лучше, чем я когда-то.
Люцивар вскочил на ноги, нечаянно свалив стул:
– Нет.
В улыбке женщины сквозило жестокое удовлетворение.
– Будь осторожен, играя с игрушками своего отца, маленький Князь. Он может с легкостью отрезать тебе яйца. Впрочем, это все равно не будет иметь особого значения.
Не отрывая от нее настороженного взгляда, Люцивар на ощупь поставил стул на место и попятился к выходу. Годы тренировок позволили, не сбиваясь с шага, перебраться через довольно высокий порог. Еще один шаг. И еще.
