Волшебница по-прежнему оставалась на том же месте, где сидела до того, как он задремал на несколько предрассветных часов. Днем черты ее лица были столь же неразличимы, как и при свете фонаря. Двое молодых людей присоединились к ним и теперь молча сидели на стульях с высокими спинками. Одеты они были в камзолы, но Ампили подозревал, что это те самые гвардейцы, похитившие его на балу. Теперь их тоже не удавалось рассмотреть. Никто не произносил ни слова, но по взглядам, которыми эти трое время от времени обменивались, он заключил, что они переговаривались с помощью волшебства.
– У его всемогущества великолепная кухня, – весело сказал лорд.
Ответа не последовало. Никто даже не взглянул на него.
Ампили вздохнул, размышляя, куда мог подеваться чародей. Его беспокоила одна мелочь – этот великолепный завтрак очень уж напоминал об обычае предлагать обильную трапезу приговоренным к смерти именитым преступникам накануне исполнения приговора.
Дверь щелкнула, заскрипела, опять заскрипела и, щелкнув, захлопнулась. Чародей Олибино, закутанный в серый плащ, широким шагом вошел в комнату. Он сбросил свои роскошные доспехи и сильно уменьшился в размерах, но лицо его еще можно было узнать. Очевидно, он играл роль ничем не примечательного мастерового средних лет, однако держался при этом чересчур надменно. Но кто бы осмелился сказать ему это?
Он взглянул на остатки завтрака и бросил презрительный взгляд на Ампили.
– Умеренность не принадлежит к числу ваших добродетелей, милорд.
– Умеренность убивает совершенство, ваше всемогущество. – Это было известное высказывание Ишипол, но Ампили показалось, что он употребил его вполне к месту.
Чародей неразборчиво буркнул и повернулся к своим соратникам. Вновь наступило молчание, сопровождаемое многозначительными взглядами и скупыми жестами. Они что-то обсуждали, и очевидно важное, так как Олибино вдруг повернулся на каблуках и принялся расхаживать по конюшне из конца в конец. По дороге он протянул руку и оторвал старую ржавую подкову, одну из тех, что были прибиты возле каждого стойла.
Затем остановился, рассеянно сгибая и разгибая в ладонях кусок металла, словно это была веревка. Осколки ржавчины разлетались во все стороны.
– Значит, так! – резко сказал он. – Больше никаких споров! – Затем обернулся и оказался лицом к лицу с единственным неволшебником. – Легионы преградили дорогу гоблинскому войску у Бандора. Легионов по меньшей мере пять, возможно, и шесть. Я не осмелился рассмотреть поближе. Драконы уже почти над ними.
– Над легионами?
Чародей мрачно кивнул:
– Я подозреваю, в этом и состоит его план.
Ампили вздрогнул:
– Но почему?
Казалось, без особых усилий чародей раза в два растянул кусок железа.
– Кто может до конца постичь намерения этого жуткого дварфа? Быть может, я и ошибаюсь. Парочки драконов на легион было бы вполне достаточно. Ну а четыре племени… Да они за полчаса способны опустошить весь Хаб. Зачем так много?
– Я… Я н-не могу вообразить…
– Вот и я не могу. – Олибино завязал кусок железа узлом. – И все же, думаю, он ведет их именно на легионы. Вспомните: только волшебники знают о нем и его Сговоре. Только они знают об узурпации. Что касается обычных людей, то для них молодой Эмшандар занимает Опаловый трон, и Четверо смотрителей правят в своих дворцах. Наступает тысячелетие. И, как тысячу лет назад, опять драконы против легионов! Вспомните Пустошь Нефер. Видимо, это и натолкнуло проклятого коротышку на гнусную мысль. И как же будет выглядеть сражение в глазах всей Империи?
– Это очевидно – Юг против Востока, чародей против чародея.
– Он хочет дискредитировать Четверых, – нахмурившись, подтвердил Олибино. – Одно-два таких бедствия – и Зиниксо сможет сбросить завесу секретности. Явится как спаситель человечества и оповестит весь мир, что сверг злонамеренных смотрителей. А затем провозгласит новый порядок.
Олибино отшвырнул металлический узел и вытер руки. Бывшая подкова со звоном покатилась по булыжнику.
Ампили обхватил себя руками:
– И мы ничего не можем сделать?
– Ты, толстяк? – Чародей снова бросил взгляд на пустые тарелки. – Ты, пожалуй, можешь пригодиться для того, чтобы опустошить его продовольственные запасы.
– Подлинный император когда-то считал меня полезным!
Почему это заявление прозвучало так мрачно?
– Верно, – сказал Олибино, сделал еще несколько шагов, затем вернулся и оперся о стол костяшками пальцев. Его глаза блеснули. – То, что ты рассказал мне ночью, впечатляет. У этого фавна просто стратегический дар! Он нашел единственный способ собрать противодействующую силу – если, конечно, достаточное число волшебников еще на свободе, во что я не верю. Как ни на минуту не поверю и в то, что его нелепый идеалистический новый Свод Правил окажется жизнеспособным. Но он дает хороший толчок. Фактически его план – это единственная надежда, так что мы вполне можем рискнуть. Проблема в том, чтобы сообщить о нем всем, кто еще на свободе, прежде чем Сговор их выловит.
– Я готов помочь, сэр. – Ампили не мог примириться с тем, как его обманул поддельный Шанди. Волшебство тому виной или нет, но мысль об унижении нестерпимо его мучила. Он чувствовал жгучее желание отыграться. Старик с грустью осознавал, что угрызения совести несвойственны ему и утихнут через пару дней, но сейчас был способен на все… Мысленно способен на все.
Чародей фыркнул:
– Самое лучшее, что ты можешь сделать, я полагаю, это продолжать подробно записывать сплетни в свой дневник. Так ты не догадывался, что я знаю о твоей писанине? А как ты думаешь, почему ты каждый раз случайно оказывался поблизости, когда мне доводилось беседовать с Шанди?
Он потянулся и повернулся к своим подчиненным:
– Знаете ли вы, что перед вами один из великих историографов Пандемии? Будущие поколения обратятся к его записям, если им понадобится узнать, что наследный принц ел на завтрак в какой-либо определенный день.
Они слабо улыбнулись в ответ на эту шутку. Смотритель вновь устремил грозный взгляд на Ампили. Даже без мощных доспехов и искусственных мускулов Олибино внушал страх.
По правде говоря, в его облике было больше достоинства без этих показных штучек. Но опять-таки, кто бы решился сказать ему это?
– Настало время тебе уходить. Мы сняли с тебя чары преданности. Хочешь, чтобы их восстановили?
Ампили вздрогнул и покачал головой. Во рту у него пересохло, и он не мог говорить. Все его мемуары за последние четыре месяца были ложью!
– Уверен? С иллюзиями жить было бы проще.
