Следующая пара часов ушла на то, чтобы выполнить данное обещание. Обтягивая тканью каркас из реек, Шут с интересом слушал истории о путешествиях Тики с ее труппой. Все это было так ему знакомо — детство, проведенное в дороге, бесконечные костры, первые маленькие победы… и падения, и слезы, и снова победы… Только Тике повезло немного больше — она хоть и любила выдавать себя за мальчишку, а все-таки была девочкой. И отец относился к ней гораздо бережней, чем Виртуоз к Шуту. Если не сказать больше — девчушка явно была любимицей у этого самого Ромеля.
Когда 'парус' оказался закончен, а на пустырь опустилась синяя ночная темнота, со стороны города с шумом и веселыми песнями возвратились артисты из труппы Тики. Они ехали на одном из фургонов, который, вероятно, служил сценой во время выступлений.
— Хорошо отработали, — авторитетно заявила девчонка, взглянув на своих товарищей, чьи лица освещал большой застекленный фонарь. — Вон, отец какой довольный, да и остальные тоже.
Шут и сам это видел.
И помнил…
Он очень хорошо помнил безграничное ощущение счастья, когда трудный день закончен, кошель Виртуоза полон звонких монет, и можно уже ни о чем не думать… Просто ехать себе, примостившись под боком у Ларса, петь песни, грызть честно заработанный пряник.
— Хочешь, я познакомлю тебя с отцом? — вдруг спросила Тика. Она уже перестала считать Шута взрослым и серьезным и вела себя так, словно он ей старый друг. — Вот зуб даю, он тебе понравится! Он песен, знаешь, сколько помнит? Тебе и не снилось! Пойдем, попрошу, чтобы спел!
— А как же 'парус'? — спросил Шут.
— Да ну! Все равно темно уже, — здраво решила Тика. — Лучше завтра с утра. Я смогу и сама, ты не думай! И ветер, вон, какой хороший… до завтра не уймется.
Шут засмеялся и растрепал без того лохматые волосы девчушки.
Вдруг подумал — а если и у меня родится дочка?
Вот такая же смешная, ясноглазая, лукавая…
Или это все-таки будет сын?
— Идем! — Тика настойчиво тянула его за рукав, ничуть не смущаясь того, что грязные пальчики марают кружевной рукав. Впрочем, Шута это тоже мало заботило.
Когда они приблизились к большому костру, там уже вовсю шло веселье. Пелись обещанные песни, ходил по кругу кувшин с легким ягодным вином, которого немедленно предложили отведать и странному гостю. На Шута поглядывали с легким удивлением — конечно, часто ли дворяне околачиваются за городом возле бродячих артистов!
— Это Пат! — тут же представила Шута Тика и подскочила к немолодому уже мужчине с бородой. — Папа! Спой! Спой для Патрика! Он научил меня делать 'парус'! Он такой хороший!
Артисты негромко засмеялись. Шут тоже улыбнулся. Он смело встретил изучающий взгляд Ромеля, не отвел глаз.
— Присаживайтесь, господин, — радушно сказал хозяин труппы, усаживая дочку на колено. — Как вас занесло к нам?
Ничего выдумывать Шут не стал.
— Я сам вырос в таком фургоне, — сказал он. — Детство вспомнить захотел…
Тика изумленно соскочила с колен отца.
— Врешь! — воскликнула она, уязвленная тем, что прежде Шут ни словом не обмолвился о своем прошлом.
— Тика! — Ромель отвесил дочке легкого подзатыльника. — Совсем стыд потеряла! Ну-ка сядь! — и, ухватив девчонку за локоть, силой усадил рядом с собой. Обернулся к Шуту: — Вы уж простите ее, господин Патрик. Без матери растет… Расскажите, будьте любезны, вашу историю. Нам всем интересно.
Артисты вокруг согласно закивали.
И Шут принялся рассказывать. Про Виртуоза и его труппу, про то, как учился всему и что видел за годы странствий. Только о гибели своих родных ничего не стал говорить — не захотел расстраивать. Его слушали с интересом, не перебивая и не задавая вопросов. Лишь Тика иногда открывала рот, но каждый раз спохватывалась и оставляла свои мысли при себе.
А потом Шут попросил мячи. Он всегда любил их больше, чем булавы или кольца… В них была некая завершенность, магия формы. И здесь вовсе не требовалась Сила, чтобы узор получался ровным и чистым, как звук камертона. И пальцы словно жили своей жизнью, словно сами превращались в крылья.
Бросить — поймать — бросить…
Шут позабыл о том, кто он, где он и зачем. Обернулся ветром и светом, растворился в простом волшебстве, доступном ему с самых ранних лет…
Когда он поймал последний мяч и аккуратно вернул их все Ромелю, тот задумчиво откашлялся и сказал негромко:
— Жаль, что вы больше не выступаете… Такой дар… нельзя запирать в себе.
Шут печально улыбнулся. Хотел сказать, что теперь ему балаганные фокусы по статусу не положены, но вдруг понял, как фальшиво это прозвучит и лишь кивнул.
6
Он уже собрался уходить, простился с артистами и подошел к Серому, когда услышал вдруг за спиной хрипловатый, но при этом удивительно мелодичны женский голос:
— Значит, теперь тебя зовут Патрик…
Шут рывком обернулся.
Нет, этот голос не был ему знаком. Что-то другое заставило сердце замереть.
Невысокая женщина. В темноте вдали от костра и не разобрать, как выглядит ее лицо… Отчего же тогда так горячо в груди?
— Кто вы?! — он опустил поводья и шагнул ближе, пытаясь разглядеть ночную незнакомку.
— Не узнал? — низкий голос звучал загадочно и в то же время так тепло.
Как родной.
— Нет…
Тихий смех. Чуть хрипловатый. Женщина взяла его за руку и провела большим пальцем по внутренней стороне ладони.
— Долго будешь жить… Патрик, — палец замер на миг и скользнул дальше. — И с любовью у тебя все ладно. И дети хорошие родятся… — погладила ямку в самом центре. — Только эту весну переживи… Только выживи… — женщина вдруг всхлипнула и обняла его так крепко, что стало трудно дышать. — Шутенок…
В этот миг он понял.
Но сказать ничего не смог — горло сдавило непрошеной судорогой. А девушка все обнимала его, гладила по спине, по лицу, перебирала пальцами волосы…
— Шутик… какой ты красивый стал…
Он почувствовал, что плачет. Слезы просто текли по щекам. Вейка утирала их своими зрячими руками, не замечая, что всхлипывает сама.
— Ты живая, — прошептал наконец Шут. — Светлые боги… ты жива, — он схватил ее за руку и потащил обратно к свету костра. — Дай я на тебя погляжу!
— Тише. Тише, Шутенок. Не беги… я не могу, — и в самом деле — Вейка очень заметно прихрамывала. Наверное, это еще детская болезнь ее ног дала о себе знать. Шут смущенно замер, а потом взял да и подхватил легкую девушку на руки и понес к огню. Вот только ему совсем не хотелось в этот миг делить свое нежданное счастье с десятком других людей.
— Где твой фургон? — спросил он, оглядываясь.
