– Можно попробовать тебя усыпить.
Да, такое решение приходило и в мою пустую голову.
Сон… Звучит заманчиво. Правда, в нем не будет сновидений, потому что мне не о чем грезить. Не о чем вспоминать. Лица, имена, события сновали по моей памяти, но никак не хотели остановить свое движение, чтобы дать себя рассмотреть. Они проходили мимо, возвращались, водили хороводы и все же находились где-то в другом мире. Не в моем.
Листья, облетевшие с дерева и шуршащие под ногами. Они что-то шепчут друг другу, и, кажется, достаточно лишь прислушаться… Но с садовником им не о чем говорить.
– И поить во сне?
– Может получиться.
Конечно. Для него ведь нет ничего невыполнимого. А я не могу даже пошевелиться, потому что на каждую мысль о движении возникают сотни вопросов, заставляющих голову гудеть.
А если не удастся? А если мышцы не выдержат? А если связки вдруг порвутся? А если…
Невыносимо. Мучительно. Бесполезно и бессмысленно.
– Добей меня, а?
– Не дождешься.
– Я не могу так жить.
Не знаю, что он подумал о моей просьбе, хотя я старался быть серьезным. Наверное, даже чересчур, потому что Натти спросил:
– Помнишь, к тебе тоже однажды обращались с подобной просьбой?
Хочет меня запутать? Заставить передумать? Зря. Даже если какие-то похожие обстоятельства когда-то возникали, человек, оказавшийся в них, не был таким, как я сейчас. Не был мной. А чужое прошлое не имеет значения для моего будущего. Не может иметь. Хотя любопытство просто так не сдается.
– И что я сделал?
– Вспоминай.
Я бы с радостью. Но если раньше страницы памяти услужливо переворачивались по первому требованию, то сейчас склеились друг с другом, и вряд ли тут поможет капелька слюны на кончиках пальцев.
Было, не было, делал, бездействовал… Ни одна струнка души не отзывается. Я обрек кого-то на жизнь? Пусть так.
– Если получится вспомнить, непременно тебе сообщу. Но давай вернемся в сегодняшний день. Зачем сохранять такую жизнь?
– Затем, что она у тебя все еще есть.
Его голос прозвучал немного странно, будто слегка виновато. А чувство вины возникает лишь в том единственном случае, когда…
Что ценного может быть в жизни? Я помню мертвые тела у своих ног. Я помню, что убивал. Много. Мы играли в очень простую и очень старую игру: убей или будь убитым. Я выиграл. Но ставки, что мы делали, стоили одинаково, и последняя легла на кон, когда на поле осталось всего двое игроков.
– Я ведь должен был умереть, да?
Натти промолчал, а зря. Ответ был очевиден. И лучше было бы, чтобы он прозвучал.
Воспоминания по-прежнему плескались в моей голове, как волны моря, потревоженного приближающейся бурей, но никак не желали добраться до берега сознания. Чувствовалось только одно: смерть, которая должна была прийти и которая почему-то передумала, меня не пугала. Ни тогда, ни теперь. Должно быть, я готовился к ней. Может, даже сам рассчитал все и осуществил. Наверное, по очень веской причине. Да, я вполне мог это сделать. Кто же из нас тогда промахнулся?
– Что-то пошло не так?
Он снова выдержал долгую паузу, прежде чем пробурчать:
– Да.
– И что же?
– Он все еще здесь.
– Он?
– Демон.
Снег под ногами. Тело, послушное даже не мимолетной мысли, а ее надвигающейся тени. Сражение не на жизнь, а на… Нет, именно на жизнь.
Демон. Враг рода человеческого, пришедший в наш мир, чтобы разделить народы, чтобы поднять войной сына на отца и отца на сына? Друг, направлявший мою руку в бою? Неважно. Если он лишний здесь, он должен уйти.
– Прогони его.
– Не могу!
Последние слова он почти выкрикнул, с самым настоящим отчаянием.
– Почему?
– Потому, что в последний момент ты все испортил!
Вот это новость. Значит, промах все-таки мой. Обидно слышать.
– Ну да, конечно. Итак, я один во всем виноват?
– Не веришь? – Я почувствовал, как он наклоняется надо мной. – Не веришь? Хорошо, слушай. Разделить демона и человека можно без потерь, только пока желание еще не исполнено до конца. Если действовать быстро, сразу же после посева. Чем больше проходит времени, тем глубже проникновение. А вы двое вообще были похожи на большой причудливый узел. Переплелись, что называется, намертво.
– То есть нас нельзя было разделить?
– Чтобы хоть кто-то один остался жив? – Натти хмыкнул, впрочем, весьма невесело. – Нет. И когда я это понял, я…
«Начни с себя. Сражайся!» Эти слова еще звучали эхом, заставляя мое тело еле заметно дребезжать.
– Приказал мне покончить с собой. Помню.
Он согласился, хотя не слишком охотно:
– Угу. Приказал.
– Потому что был уверен: я исполню приказ в точности?
– Сам знаешь.
Наверное, знаю. Наверное, помню. Больно осознавать, что человеку, сейчас разговаривающему со мной, известно обо мне так много. Должно быть, я всегда был открытой книгой. Вот только хорошо это или плохо? Попробовать понять? Или не стоит?
– Значит, я себя убил. А что случилось потом?
– Могу только догадываться. Мне казалось, что демон изгнан.
– Ты не знал этого наверняка?
– Ну-у-у… Я знал, что демон не пробрался ни в какое другое тело. И в твоем вроде бы тоже ничего не оставалось.
Замечательно. Охотник на демонов, человек, в присутствии которого сомнения, затаив дыхание, прячутся по углам, не уверен в самом себе?
– Теряешь сноровку?
Он не отвечал долго, но все же признал:
– Это возможно.
Еще одна чудесная новость.
Есть Дарствие, из века в век подвергающееся пришествию демонов. Есть Цепи, ведущие слежку за невидимыми врагами. И есть всего один человек, умеющий выгонять незваных гостей из дома. С переменным успехом, к сожалению, но и это неплохо: пока привратник бодр и силен, постояльцам нечего опасаться.
Пока.
– Добей, а?
– Выполнение подобной просьбы стало бы крайне неосмотрительным поступком, – произнес женский голос, обладательница которого находилась чуть поодаль от меня. Скажем, у дверей комнаты.
– У нас гости? – спросил я, но Натти почему-то не поддержал шутку. Вообще ничего не сказал, отодвигаясь прочь и, судя по всему, вставая с постели.
– Я намерена быть здесь хозяйкой, – сообщила женщина. – Во имя всеобщего блага.
Она подошла ближе, принося с собой тонкий цветочный аромат, которым почему-то совсем не хотелось дышать. Но сделать вдох все-таки пришлось, хоть и не по своей воле: жесткие пальцы сжали мои ноздри, заставляя широко открыть рот навстречу другому рту, наполненному чем-то вроде ледяной воды, от соприкосновения с которой все ощущения вздрогнули и…
Умерли.
* * *
– Вы сможете ему помочь?
Натти спрашивал, однако в его голосе не слышалось никаких чувств, словно вопрос был просто данью правилам ведения беседы. Впрочем, ответ прозвучал примерно в том же тоне:
