Мы расселись на корягах и камнях и поели, перебрасываясь скудными репликами. После морской качки и тряской дороги всем хотелось одного — вытянуться и по возможности уснуть.
Я украдкой поглядывал на лица своего отряда. Все-таки я доставил их на Южный континент почти в целости. Альбо сошел с ума — но это не моя вина. Ну а наследник престола, ради которого мы и претерпели столько мучений, попался горным шершням, когда я лежал без сознания. Ничего, править Фаленором можно и с перекошенной рожей. Мантиохией вообще до недавнего времени правил кретин.
— Завтра к закату прикатим в Семеринду, — сообщил я, запив ужин обычной водой (чтоб икалось этой богине!). — Там передохнем и на следующий день выдвинемся к Оракулу, до него часов десять пути.
Принц всех меланхоликов, сидящий рука об руку с Виджи напротив меня, попытался что-то сказать, но я оборвал его резким жестом:
— Завтра. Все — завтра. Давайте укладываться. Монго, ты дежуришь первым… Нет здесь опасных змей и пауков, они дальше, в пустыне… За тобой — Скареди. После — Крессинда. — И Олник, мог бы я добавить, они же теперь неразлучная пара.
Никто не протестовал. Люди и нелюди разбрелись по палаткам. Я прозевал момент, когда Виджи оказалась рядом. Колыхание легкой тени, невесомый дразнящий аромат, и вот она на расстоянии вытянутой руки.
— Фатик… Нам нужно поговорить.
Ее голос был просящим.
— Хорошо, лисьи ушки. Прямо здесь?
— Там, — она показала в сторону ручья.
Мы расположились на берегу среди камней. Виджи молчала. Это так характерно для эльфов — сказать, что хотят поговорить, и молчать! Я смотрел на ее тонкую фигурку в охотничьем костюме и тоже помалкивал. В конце концов, на разговор меня вызвала она, ну и пусть начинает первой!
Взошла луна. Вместе с нею взошли комары. Я начал выплясывать вздорный танец, переступая с ноги на ногу и хлопая себя по щекам и шее.
Виджи молчала, обняв плечи руками, и смотрела в воду.
Тут я, наконец, заметил то, что давно уже должен был заметить, да только присутствие дерзкой девчонки уничтожало мое здравомыслие и внимательность на корню: комары избегали эльфийку!!! Гритт, вы только представьте эту картину! Кажется, для определения подобного факта у просвещенных людей (таких, как Академики Харашты и некоторые видные работорговцы Дольмира) есть слово: расизм. Комары то ли презирали, то ли боялись приблизиться к существу с эльфийской кровью! Зато с удвоенной яростью набрасывались на меня, словно я был…
Виджи молчала. В ручье полоскалась серебряная монета луны, эльфийка смотрела на нее и молчала.
Со стороны лагеря раздались голоса: Донни и Валеска что-то не поделили. Но они быстро пришли к взаимному согласию, когда на них обрушилась с хриплой матросской бранью Крессинда. «Якорь мне в бок, а ну заткнулись!» — вот как она выразилась. За считанные дни плавания сухопутная гномша превратилась в настоящую морскую волчицу.
— Фатик… — вдруг обронила эльфийка.
От неожиданности я проглотил комара.
— Да, добрая фея?
Она не смотрела на меня.
— Мне холодно, Фатик… С тех пор как я оставила дом, мне очень холодно и страшно… Я очень запуталась, Фатик. Я ужасно запуталась…
Я присел на соседний камень, положил руку на ее плечо. Она вздрогнула и вдруг накрыла мою ладонь своей — холодной, будто сделанной из алебастра.
— Я хочу тебе помочь, Виджи.
— Я… знаю… Мне страшно за нас, за себя, за весь мир… Но больше всего, Фатик, я боюсь за тебя…
Яханный фонарь!
— Ты спасла меня, я жив и намерен оставаться живым еще лет пятьдесят-семьдесят. Или? Виджи, ты сама запретила мне спрашивать!
Ладонь дрогнула.
— Нет, Фатик, дело не в этом… Ты… мне страшно… Ты начал меняться. Ради нас, ради меня, ты готов превратиться… в чудовище. Ты убивал на поле Хотта, в Ридондо и на этом корабле… И я знаю — убивал без жалости. Ради нас… ради меня!
Все-то ты понимаешь, добрая фея…
— Я не чудовище, Виджи, и я не стану чудовищем — ты ошибаешься.
Комар впился мне в шею, и я чуть не взорвался чудовищными ругательствами.
— Мне страшно, что я делаю тебя таким… — Она вздрогнула, профиль со смешным утиным носиком качнулся к воде. — Это мерзко и подло, то, что я делаю с тобой… Ведь когда я уйду…
О-о, Гритт и все демоны ада!
— Чушь и ерунда! И куда это ты уйдешь, хотелось бы знать?
Она вздрогнула, спрятала взгляд.
— Я… Неверно сказала. Не уйду… Я уйду, если ты… Я не хочу принимать тебя таким, Фатик… Мне кажется, Фатик, что я создаю личного палача…
Яханный фонарь огру через троллево колено! А я думал, она перестала терзаться абстрактным милосердием!
Комар укусил меня за щеку и был безжалостно казнен шлепком ладони.
Ох, праведники вы мои праведники, как же я намаялся со всеми вами за время похода! Скареди с его закидонами, Альбо, и ты, Виджи, вместе с принцем, да и Крессинда тоже хороша!
Я рывком развернул добрую фею к себе, сграбастал за тонкие запястья и заставил встать. Посмотрел в лицо — бледно-серебряное в лунном свете, беззащитное, с тонким подбородком, большим ртом, милым утиным носом.
— Чушь и ерунда! Ты запуталась и говоришь глупости! Виджи, я человек в мире человеков! Гритт, это ты понимаешь? Кивни, если понимаешь! Вот так… Если я начну вести себя иначе — я проиграю. Мы проиграем. Я не палач. Я — человек, который отвечает ударом на удар. Или предвидит — и наносит удар первым.
Она тяжело дышала, не пыталась вырваться, мне показалось, что ее запястья потеплели.
— Я не стану чудовищем, Виджи. — В момент произнесения этой фразы комар заполз мне в нос, и я чуть не заревел. — Я человек, обученный выручать. И убивать подлецов, если потребуется выручить праведников. Да — без жалости, ибо только дураки считают, что подлец может исправиться. Нанимая меня, вы знали, на что идете. Варвары Джарси — не палачи. Мы — люди, лишенные подлости люди в мире подлых людей и победившего зла, как-то так. Да, я изменился с тех пор, как ты меня встретила. Помнишь, ты мне это обещала? Я почти нашел себя, лисьи ушки. И тебя. И я буду тебя выручать, пока ты здесь, рядом со мной, в мире победившего зла. Так — ясно? Я буду делать то, что считаю нужным. Пускай ты и твой… принц считаете меня олухом, которого умело водите за нос, я все равно буду тебя выручать. А если ты вздумаешь от меня уйти… Черта с два я тебя отпущу, ясно?
Стрела попала в цель: даже в лунном свете я увидел, что ее щеки залил румянец. Но она не сделала попытки высвободиться. А я еле стоял, ибо комары лезли в глаза и нос.
— На «Горгониде» я помиловал остаток пиратов. — Я сдержал чих. — Нет, я не стану чудовищем, но я буду делать все, чтобы выручить тебя из беды. Больше не оспаривай мое поведение.
