Говорил много, день длинный. Озгулу пленник нравился все больше и больше. Эмоционально. И моральным принципам отчаянно завидовал, но даже себе боялся в этом признаться. Все чаще во время долгой исповеди этруска перед внутренним взором возникала счастливая Альгин. Такой, какой была во времена его детства. Потому и хмурился. А здраво рассуждая, сильно смущала «ночного князя» такая откровенность, прямо как перед смертью. Он поверил в рассказы пленника практически полностью.
«А ведь он не надеется в живых остаться! Ловушка? Вряд ли. Пятно само по себе ловушка. Он уверен, я его убью. И он прав! Рахмона с Чингизом не прощу, и ко мне не пойдет, слишком гордый, да и мне моралисты не нужны. Избави меня предки от героев! Нарушит клятву? Сильно сомневаюсь. Для них попасть к Тартару то же, что для нас в пласт „небытия“ на вечные муки. Избавьте, предки, мою душу от такого! На всякий случай окружу надежной защитой. Решено. Подожду еще Адыгея. Почему он так долго!» — Озгул рассуждал, а «волки» готовили ночной лагерь буквально в полстадии от границы.
Большое багровое солнце виднелось над горизонтом своим самым верхним краешком. Туч не было. Завтра обещался ясный день.
Пятно появилось ранним вечером и порадовало Чика уже знакомой чуждостью. Более зеленая, чем до «границы», трава на многочисленных островках между гладкими камнями, густые ярко-зеленые кусты. Камни на горизонте переходили в огромные валуны, а с приближением к границе в голубой дымке появились невысокие желто-красные горы — кладезь алхимических минералов, почти чистого железа и других ценнейших металлов. Валуны стали еще огромней, и если иметь хорошее воображение, то напоминали шахматное поле. Темные глыбы — светлые гладкие камни. Ни одной трещинки, ни одного околыша, будто эрозия над ними не властна. На широких стыках — зелень. Расползающееся шахматное поле. В высоте парило три больших, даже смотря с земли, орла. Точнее, очень похожие на них хищные птицы размером раз в четыре-пять больше, но люди назвали их так же — орлами.
Душа Чика рвалась туда, в эту ставшую такой родной чуждость, но метрах в ста от границы его снова скрутили ремнями и оставили лежать на суконной подстилке. Правда, теперь накрыли тем же самым теплым сукном.
Как только солнце зашло за горизонт, Чика парализовала боль.
«Вот и проклюнулся амулет Боргула. Ну, сволочь, погоди!»
Продолжалась она минут пять, показавшихся часом.
«Так, вспышки Силы не было, — продолжил рассуждать, когда боль схлынула, — значит, связь. Интересно, что Озгулу сообщили из Кагантополя? Вроде не должно расходиться с моим романом. Вот я выдал — точно принц в бегах! Чего гадать, поживем — увидим!» — С этой мыслью и заснул.
Устал за целый день от говорения, аж горло заболело. Воды выпил с полведра, если не больше. Хакан, он теперь один следил за пленником, изучил завязки его штанов, как своих собственных. Руки так и оставались связанными сзади, лишь чуть расслабленными. На ночь ремни подтянули.
Рассказ Адыгея в целом не отличался от рассказанного Русом. Баба строила глазки, молодой горячился, Чик (так они называли Руса между собой. Логично: Рус Четвертый, сокращенное от числительного — Чик) гасил конфликты миром. Он был главным, и его не боялись, а уважали. Держался непринужденно, с достоинством. Баба ошалела от избытка внимания, купалась в нем. Поддерживала своего, горячего, а на Чика часто морщилась. Ни дать ни взять — отвергнутая любовница. Маг — ученик, но с огромным потенциалом, Силы много. Насчет умения все расспрошенные маги сильно сомневались, слишком молод.
«Молодец, Адыгей! Это со сколькими ему пришлось выпить и поговорить по душам! Потом собрать в кучу и рассортировать разные мнения. А ведь он еще и сам молодой». — Озгул мысленно похвалил умного наводчика.
Задержка со связью объяснялась просто: та смена разведчиков и наблюдателей вернулась только вечером. Еще повезло, уходили на трое суток. Адыгей попытался выяснить по поводу пересечения границ, но наблюдатели настораживались, и он отступал. Это, оказывается, орденская тайна!
«Вот это да! Сколько раз ходил в пятно и не знал! — удивился Озгул. — Надо будет подкупить нескольких наблюдателей, иногда и эта информация может пригодиться. Только сам займусь, лично». Адыгея поблагодарил и оставил ждать в городе. Разрешил связаться, если вдруг появятся интересные сведения, но сильно не светиться. Взял смышленого парня на заметку и лег спать.
С рассвета началась боевая суета. В пятно пойдут два десятка самых опытных, десяток останется на границе.
К связанному Чику подошли неразлучные Озгул и Боргул.
— Хакан, развяжи ему ноги. — Приказание исполнилось, Чик с ругательствами размял затекшие конечности, как обычно попросил развязать и руки, но Озгул выдал другой приказ: — Хакан, кликни еще троих.
Когда подошли еще три «волка», спокойно сказал:
— Выверните ему руки.
Чика повалили на живот, подняли связанные руки и словно вздернули на дыбе: с хрустом опустили руки на землю над головой. Как ни растянуты связки и мышцы тренировками, такого насилия они не выдержали — плечи выскочили из суставов, сухожилия растянулись и громко порвались. Он не был гуттаперчевым мальчиком из цирка. От дикого вопля лагерь на мгновение замер.
— …! …! — И еще много чисто русского, совсем не описываемого мата.
Озгул терпеливо подождал завершения словесного потока и спокойно сказал:
— А теперь по-гелински то же самое.
— Никуда я с вами не пойду, хоть режь меня на кусочки!
— А я не спрашиваю твоего согласия. Посадят на спокойную кобылу, привяжут и повезут на привязи. Но если я не увижу золота… ты будешь молить, чтобы твоя душа быстрей отправилась к Тартару! Я такие муки тебе обещаю… — Эти слова произнес ледяным тоном, глядя прямо в глаза ледяным взором. У Чика невольно, несмотря на боль в плечах, по спине пробежали мурашки.
«Он может. Но мне главное — пятно! Скорей бы…» — Плевать на путы и травмы, в пятне Чик может все. В это он верил свято.
Озгул что-то заметил в его взоре, нахмурился, но… поход не отменил.
Маршрут и место клада Рус описал еще вчера. Всего в двух стадиях от границы, но мало ли. Страховка в виде его самого не помешает. Слишком правдив, судя по астральному телу, и беспокойство не проходило. Потому и велел вывернуть руки опаснейшему мечнику. Перестал доверять путам. Пленник излучал необъяснимую опасность, но Предки, в отличие от многочисленных подобных случаев, в этот раз молчали. Он призывал и вопрошал почти целую четверть перед рассветом. Духи Предков не видели конкретной угрозы.
По размышлениям все логично: деньги должны быть там и вероятность их похищения вполне реальна. Открытия тропы с границы не увидишь и не почувствуешь. Придется идти. Назад хода нет.
