ФЭНТЕЗИ — РАСШИРЕНИЕ
Жанр развивается лавинно, ставит очередные километровые столбы, быстро заполняется портретами авторов Hall of Fame[161].
В 1961 году возникают саги «Эльрик» и «Хокмун» («Elric», «Hawkmoon») Майкла Муркока. В 1963 году — первый «Колдовской мир» Андре Нортон. Возобновляется в paperbacks «Фафхрд и Серый Мышелов» Фрица Лейбера. Наконец, в 1968 году, с великим гулом — «Маг Земноморья» Урсулы Ле Гуин, а одновременно «Последний Единорог» Питера С. Бигла — два произведения абсолютно культового характера. Нахлынула волна семидесятых годов — появляются и побивают все рекорды по продаже книги Стивена Кинга. Правда, в них больше хоррора, чем фэнтези, но это практически первый случай, когда писатель из «гетто» вытеснил «майнстримовцев» из всех возможных списков бестселлеров. Вскоре после него появляются «Хроники Томаса Ковенанта, Неверующего» Стивена Р. Дональдсона, «Амбер» Желязны, «Ксанф» Пирса Энтони, «Дерини» Кэтрин Курц, «Могила рождения» Танит Ли, «Туманы Авалона» Марион Зиммер Брэдли, «Белгариад» Дэвида Эддингса. И следующие. Следующие. Следующие. Конъюнктура не ослабевает.
Как уже сказано — безумие, культ, побивающая все рекорды продажа, гигантская популярность и гигантская прибыль. И как всегда — сморщенные носы критиков. Популярно, читабельно, любимо, хорошо продается — а посему... ничего не стоит. Чепуховина. Какая-то там фэнтези! Вдобавок идущая по прямой линии от pulp-magazines и «Weird Tales», издаваемого на скверной бумаге примитивного чтива для кретинов. Никто не слушал Толкина, когда старый улыбающийся хоббит спокойно объяснял, что свое «Средиземье» он творил не как убежище для дезертиров из трудолюбивой армии реальной действительности, а совсем наоборот, хотел раскрыть двери узилища, заполненного несчастными смертниками повседневности. «Фантазирование, — говорил старый Дж. Р. Р. — естественная тенденция в психическом развитии человека. Фантазирование не оскорбляет благоразумия и не мешает ему, не затмевает правды и не притупляет стремления к познанию. Совсем наоборот — чем живее и проницательнее ум, тем прекраснее фантазии, которые он в состоянии создавать».[162]
Хотелось бы сказать — верно. И — хотелось бы добавить, — наоборот. Потому что когда начался бизнес, творчески фантазировать принялись различные, очень даже различные умы. И таланты. Но об этом позже. Сначала есть смысл взглянуть и подумать, что же такое есть эта знаменитая фэнтези.
ОПРЕДЕЛЕНИЕ В КАРЕТЕ ИЗ ТЫКВЫ
Что такое фэнтези, скажет любой правоверный фэн, видит каждый. А родом фэнтези из сказки. Уже Лем писал, скажет любой правоверный фэн, что фэнтези — это сказка, лишенная оптимизма детерминированной судьбы, это повествование, в котором детерминизм судьбы подпорчен стохастикой случайностей.
Хо-хо! Звучит мудро, аж зубы болят, а ведь это еще не конец. Продолжая штудировать классика, мы узнаем, что фэнтези, с одной стороны, принципиально отличается от сказки, ибо фэнтези есть игра с ненулевой суммой, а вот с другой, понимаешь, стороны совершенно от сказки не отличается, ибо она не поддается проверке в плане событийной осуществимости (она «антиверистична»). Зубы болят все невыносимее, но что делать, лемовская «Фантастика и футурология» была рассчитана не на таких, как я, простачков, которым разжуй и положи в рот, да еще и подтверди это тривиальным примером. Скажем, вот так: сказка и фэнтези тождественны, ибо непроверяемы. И в сказке, и в фэнтези Золушка, к примеру, едет на бал в тыкве, запряженной мышами, а трудно придумать что-либо более непроверяемое. Детерминизм событий, пресловутый «гомеостат» сказки требует того, чтобы дающий бал принц ощутил при виде Золушки удар, приступ неожиданной любви, граничащий с умопомрачением, а «игра с нулевой суммой» требует, чтобы они поженились и жили долго и счастливо, предварительно покарав злую мачеху и единокровных (по отцу) сестер. В фэнтези же может сработать «стохастика случайностей» — принц, допустим, ловко разыгрывает страсть, выманивает девушку в темную галерею и лишает невинности, а затем приказывает гайдукам выкинуть ее за ворота. Обуреваемая жаждой мести Золушка скрывается в Серых Горах, где золота, как известно, нет. Там организует партизанский отряд, чтобы низложить насильника и лишить его трона. Вскоре благодаря древнему предсказанию становится известно, что именно Золушке-то принадлежат права на корону, а отвратник принц — незаконнорожденный тип и узурпатор, да к тому же еще и марионетка в руках злого чародея. Ясно? Я понятно изложил?
Однако вернемся к той непроверяемости («антиверизму»): характерной черте, либо — если это больше нравится другим, а особенно противникам жанра — стилем фэнтези. И снова обратимся к рассказу о Золушке. Пусть наше повествование начнется, когда все уже чуточку подпорчено стохастикой случайностей — скажем, на балу. Что мы тут имеем? Так. Мы имеем замок и галереи, принца и дворян в атласе и кружевах, лакеев в ливреях и канделябры — все веристично до тошноты. Если дополнительно мы прочитаем фрагмент диалога, в котором гости принца комментируют заседания Константинопольского Собора, то проверяемость будет уже полной. Но тут вдруг появляется волшебница, карета из тыквы и влекущие ее полевые мышки! Ох, скверно! Антиверизм! Непроверяемость! Остается только надеяться, что действие может быть разворачивается на иной планете, на той, где мыши таскают кареты ежедневно. Может, добрая волшебница обернется космонавткой из NASA или переодетым мистером Споком. Или, например, все происходит на Земле после какого-то ужасного катаклизма, отбросившего человечество к феодализму и галереям внутренних двориков, а одновременно обогатившего мир мышами-мутантами, ведь такой поворот событий был бы научным, серьезным и — ха-ха! — веристичным! Но магия? Волшебница? Нет. Исключено. Несерьезные глупости. Выкинуть — цитирую Лема — в корзинку.
Хо-хо, убейте меня, дорогие, но я не вижу большой разницы между непроверяемостью волшебной тыквы и непроверяемостью удаленных галактик, либо Большого Взрыва. А дискуссия о том, что волшебных тыкв не было, нет и не будет, а Большой Взрыв мог некогда иметь место быть либо еще может когда-нибудь случиться — для меня дискуссия бесплодная и смешная, ведущаяся с позиций тех цековских деятелей культуры, которые некогда требовали от Теофиля Очепки, чтобы он перестал малевать гномиков, а начал изображать достижения коммунизма, ибо коммунизм существует, а гномики — нет. И скажем себе раз и навсегда — с точки зрения непроверяемости фэнтези ни лучше, ни хуже, чем так называемая SF. А для того, чтобы наш рассказ о Золушке стал веристичным, ему необходимо в последних абзацах оказаться сном секретарши из проектного бюро в Бельско-Бялой, упившейся вермутом в предновогоднюю ночь.
