— Сейджес отравил нас обоих, Катрин. Видениями. Наслал морок и дергает за ниточки, заставляя плясать. И мы пляшем. Все было ложью. Все.
Через поля я вышла на Римскую дорогу, пошла по ней к Высокому Замку. Меня нагнали солдаты, они сопровождали меня до конца. Я говорю: «конца», я не говорю: «дома».
Пока я шла, слова Йорга вертелись у меня в голове, будто я заразилась его безумием. Я думала о снах и видениях, которые меня одолевали. Кажется, я слышала, что Сейджес умеет насылать морок, но я не придала этому значения. Я не забыла, я просто перестала это видеть. Как перестала видеть нож, который взяла, чтобы убить Йорга.
Я вижу его сейчас.
Язычник проник в мою голову. Я знаю это. Он наполнял мою голову мыслями, писал в моей голове свои письмена, похожие на те, что покрывают его тело. Мне нужно серьезно подумать об этом. Все распутать, разгадать и объяснить. Сегодня ночью я огражу себя во сне крепостными стенами и буду спать под их защитой. И горе постигнет того, кто попытается за эти стены проникнуть.
Солдаты провели меня через Римские ворота в Нижний Город, далее по мосту Перемен, вода в реке красная от восходящего солнца. Я знаю, случилось что-то ужасное. Город Крат затаился, будто зловещая тайна расползается по его улочкам, как растекается по венам яд. Все ставни, которые с рассветом открываются, наглухо закрыты.
В Высоком Замке звонит колокол, глухие монотонные раскаты. Это звонит тот самый колокол на башне. Никогда раньше мне не доводилось его слышать, но я знаю, что это именно он. Ни один другой колокол не может издавать такого низкого бесцветного звука. И в ответ — густой насыщенный звук колокола церкви Пресвятой Девы Марии.
Я спросила солдат, что случилось, но они не смогли мне ничего ответить. Их лица мне не знакомы; хотя цвета формы Анкрата, это не стражники замка, а солдаты, отправленные на мои поиски.
— Он убил своего отца? — спрашиваю я солдат. — Он убил его?
— Мы разыскивали вас всю ночь, миледи. И мы не знаем, что за эту ночь могло произойти в замке. — Сержант наклонил голову и снял шлем. Он оказался старше, чем я предполагала, уставший, ссутулившийся в седле. — Дождемся, когда новость сама о себе расскажет.
Я похолодела. Йорг убил Сарет. Задушил ее за то, что она села на трон его матери рядом с Олиданом. Я знала, что меня поведут к ее телу — холодному, белому, возлежащему в сводчатом склепе Анкратов. Я молчала и кусала губы. Лошади сокращали расстояние, что отделяло нас от новости.
Мы въехали в замок через Тройные ворота, застучали копыта по камням, подбежали грумы, взяли поводья, помогли мне спешиться, словно я была пожилая дама. Колокол медленно и мерно звонил, от его звона болела голова и ломило зубы. Во внутреннем дворе кто-то зажег палочку мирры, толстая дымящаяся палочка была вставлена в подставку факела у лебедки ворот. Если у скорби есть аромат, то это аромат мирры. В Скорроне по усопшим тоже воскуряли мирру.
Между ударами колокола был слышен плач, он доносился из арочного окна над балконом часовни. Плакала женщина. Моя сестра раньше никогда так не плакала, но я все же узнала ее, и страх, охвативший меня у ворот, колючим холодом опустился в живот. С такой неподдельной глубокой болью плакать об Олидане моя сестра не могла.
Я собрался навестить бабушку. Она находилась в своих комнатах; как сказал дядя Роберт, свой возраст она переносит хуже деда.
— Она уже не та, что была, — пояснил дядя. — Но сейчас она не в самом плохом состоянии.
Я кивнул и пошел. Он задержал меня, положив на плечо руку.
— Будь помягче с моей матерью, — сказал он.
Мои родственники все еще считали меня чудовищем. Когда-то я хотел превратиться в легенду, сеять страх среди тех, кто вздумает встать у меня на пути. И вот сейчас я все слухи, которые обо мне ходили, притащил за собой в дом моей матери.
Служанка довела меня до комнаты и усадила на удобный стул, стоявший напротив бабушкиного. Из всех моих родственников та имела наибольшее сходство с моей матерью, тот же овал лица и форма черепа. Несмотря на то, что было жарко, бабушка сидела с одеялом, укутывавшим ее ноги. Выглядела она маленькой по сравнению с тем, какой я ее помнил, и не потому, что я сам с тех пор значительно вырос. Казалось, она после смерти дочери ушла глубоко в себя, закрылась от жестокого, несправедливого мира.
— Я помню тебя маленьким мальчиком, а мужчину, который передо мной, я не знаю, — сказала она. Ее взгляд скользил по мне, искал знакомые черты.
— Когда я смотрю на себя в зеркало, бабушка, я чувствую то же самое. — А со шкатулкой на бедре, теперь в бархатном мешочке и очень тяжелой, я и вовсе себя не знал.
Долго мы сидели молча.
— Я пытался спасти ее. — Мне многое хотелось сказать, но слова застряли в горле.
— Я знаю, Йорг.
Напряжение между нами исчезло, и мы заговорили о прошлом, о тех годах, когда были более счастливыми; я вернулся в мир, который почти забыл, и мне сделалось хорошо.
Мне захотелось подтянуть колени к груди и обхватить их руками, а бабушка пела песни, те самые, что много лет назад играла моя мать. Она играла их в музыкальном зале Высокого Замка, бегая пальцами по белым и черным клавишам. Бабушка написала слова к той музыке, которую я помнил, но не слышал, мы сидели, за окном светило солнце, тени делались все длиннее и длиннее.
Позже, когда уютное молчание затянулось и я понял, что бабушка уснула, я встал и направился к двери. Я дошел до нее бесшумно, без единого скрипа, но едва моя рука коснулась дверной ручки, у меня за спиной бабушка заговорила.
— Расскажи мне об Уильяме.
Я обернулся, бабушка смотрела на меня пристальным и острым взглядом, словно случайный ветер откинул полог времени и показал ее такой, какой она когда-то была, — сильной, внимательной — хотя бы на мгновение.
— Он умер. — Ничего иного я не смог сказать.
— Уильям был исключительным ребенком. — Она поджала иссохшие губы и выжидающе смотрела на меня.
— Они убили его.
— Я видела вас обоих, но, вероятно, ты был слишком маленьким, чтобы помнить нашу встречу. — Она отвернулась, глядя в огонь камина, словно это были всполохи памяти. — Уильям. В нем было что-то неистовое. В тебе это тоже отчасти есть, Йорг. Сочетание ума и жесткости. Я держала его на руках и чувствовала: если он кого-нибудь полюбит, то никогда не отступится. А если кто-нибудь его предаст, он этого… никогда не забудет. Возможно, вы оба должны были родиться такими. Так, вероятно, случается, когда встречаются два сильных человека, и притом полные противоположности.
